Охота на "тринадцатого"
Шрифт:
– А европейцы чего молчат?
– спросил офицер.
– Да не молчат они, они тут, рядом, кивают! Мы же составы перемешали! Так и шли! Так что на "Рейне" - тоже наши! А европейцы - они как бы и на "Гуране"... да они ничо, нормальные ребята! Вояки, как и мы! Так чо - берете в бунт? Или боитесь?
Офицер подумал.
– Мы сейчас на захват Клондайка, - сообщил в результате он.
– Поможете?
– А почему сразу не на весь Седьмой флот?
– хохотнули на рейдере.
– Хотели, но Седьмой сейчас америкосов гоняет, так что ограничимся Клондайком. Вы как?
– А чо - мы? Мы ничо, задача нам нравится! И европейцам тоже, хоть и ссут! Пижон, подтверди!
– Pas pigeon!
– возразил сердитый голос.
– Kolonel Diju, s'il vous plais!
– Рад видеть вас на нашей стороне!
– буркнул офицер.
– Овчаренко! Капитан Овчаренко! Бригаде курс на Клондайк! Клондайк хотя бы видите?
– Сейчас я и рейдеры вижу!
– обиженно откликнулся капитан.
– "Локи" прогрелся, чего тут не видеть... Есть курс на Клондайк!
Офицер послушал деловитую перекличку в эфире - и развернулся к стрелку.
– Ну и сволочь ты, император, - шевельнул непослушными губами стрелок.
– Специально нас проверял? Знал же, что рейдеры идут на соединение? Вижу, знал, разведка доложила! А мы тут чуть со страху не померли, сволочь...
– Значит, кое-что все-таки можете?
– усмехнулся офицер.
– Мы?
– удивился пилот.
– Можем? Да ну!
– А что вот только что было?
– В смысле?!
Офицер молча поизучал его - и снова усмехнулся.
– Ну-ну. Нам, между прочим, еще Клондайк брать. Понял?
Пилот понял - и ответил мрачным взглядом.
– Мы-то поняли!
– прохрипел стрелок.
– Но подумай вот над чем: а вдруг все, что ты видел - просто психологическая накачка перед боем, и мы вовсе не боги, а? А нам еще Клондайк брать. Понял?
Офицер понял - и похолодел от страха.
С начала времен человечеству известна лишь одна форма правления - автократия, власть одного. Решает один, исполняют все и желательно бегом - ситуация, не очень приятная для самолюбия этих самых всех. Поэтому автократия с того же начала времен всячески маскирует себя выборами, разделением властей, самоуправлением и прочим, оставаясь все той же изначальной автократией. Но для обидчивого большинства автократия, ряженая в одежды демократии, почему-то предпочтительней.
Демократия - сладкий самообман.
Но самообман в космосе означает смерть. Поэтому такой выдающийся деятель эпохи разделения государств, как адмирал Штерн, свою автократию в чужие одежды не рядил. Адмирал Штерн свою автократию подавал в чистом, не испорченном приправами виде. И в общем-то поступал правильно, то есть честно.
У адмирала Штерна не было выбора.
Зато в среде бунтовщиков сложилась уникальная, прежде не встречавшаяся в истории система управления. Ничего общего не имеющая с новой верой, она удивительным образом быстро стала ее неотъемлемой, чуть ли не самой важной, частью. "Товарищ император", препирающийся на ходу со своим экипажем, комендантом "Локи" и вообще всяким, имеющим собственное мнение, стал у "Внуков Даждь-бога" привычным зрелищем, как и комендант, препирающийся на ходу с помощниками, руководителями служб, десантниками и всяким, способным высказать коменданту наболевшее...
С точки зрения разведок это была анархия.
После очередного поражения воспринимаемая как небывалая военная хитрость.
С течением времени естественным образом трансформировавшаяся в символ непознаваемой исконной силы русских.
– Пусть только попробует штурмовать в лоб!
– истерично всхлипывал стрелок.
– Сволочь! Пусть только попробует! Я его лично застрелю! Гад!
Офицер морщился. На стрелка накатил запоздалый ужас, и нервы не выдержали. Вроде все понятно и извиняемо, но слушать в свой адрес ругательства - не очень приятное времяпровождение. Особенно перед Клондайком.
А Клондайк впечатлял. Он висел в космосе огромным подсвеченным облаком, и километровые матки смотрелись рядом с ним жалкими ничтожествами. Промышленный конгломерат европейской империи, яркий образец ее космической мощи. И, малой своей частью, концлагерь для российских военнопленных.
– Товарищ император!
– прорвался недоуменный возглас с "Локи".
– Что это за дрянь? Оно локации не поддается!
– Лючия, введи ребят в курс дела!
– буркнул офицер и продолжил вглядываться в переплетение полей.
Краем сознания он следил за звонкими разъяснениями разведчицы. Действительно, дрянь. За столетие непрерывной работы конгломерат выбросил в окружающее пространство столько всего, что сформировал вокруг астероидного кластера псевдоатмосферу. Псевдо - потому что удерживалась она принудительно, за счет так называемого эффекта гравитационного пузыря. Имени вездесущего Фридмана, естественно. Газопылеметеоритная субстанция очень плохо поддавалась локации и в силу своих естественных свойств, и в результате работы уникального оборонительного комплекса, размещенного в атмосфере.
А еще в облаке прятались стартовые платформы ракет, мины и много чего секретного, любовно пополняемого каждый год предусмотрительными обитателями Клондайка.
Хочешь бесславно погибнуть - добро пожаловать в облако, хоть в матке, хоть в чем. А если не сквозь облако - то тоже добро пожаловать. Единственный проход, так называемый "глаз бури", а на самом деле топологический изыск европейских генераторов защитных полей, охранялся выше всяческих похвал. Выше всяческих. И из облака, и с кластера непосредственно. Защищался он до недавнего времени и из космоса, "Нибелунгом" - но на корабле орбитальной обороны теперь хозяйничала госпожа Смерть в лице майора Быкова со товарищи.
– Чо-то мы не поняли, как это штурмовать!
– признались с рейдера.
– Если через проход, то проще самоподорваться! А если не через проход, то... тоже проще подорваться! Пижон, подтверди!
– Il faut filer pour barbe noir!
– нервно высказался европеец.
А офицер вдруг подумал, что никто в мире не видит то, что видит он. Даже операторы радарных групп располагали лишь малой частью информации, каждый своим кусочком. А он видел целостную картину. Клондайк, каков он есть. Прекрасный, сияющий всеми цветами радуги Клондайк. Волшебный цветок, завернутый в изящные плетения полей.