Охота на ведьму
Шрифт:
Я поднялась и, отшвырнув окурок, двинулась прочь.
— Жмотка, да? — раздалось сзади. — Эх ты-и-и!
— Ты такие не куришь! — ответила через плечо.
Рассмотрела вблизи — совсем не старый, битый и пьяный только. Надо же!
Зацепиться пока не за что. Буду внедряться в обстоятельства. Здесь, за этой дверью, бывала Женя Реутова. Побываю и я.
Центр-то медицинский все-таки, и я подсознательно ожидала медицинских запахов и белых стен, линолеумного пола. Сей-час! Стены веселенькими, но не яркими обоями оклеены, на полу ковровая дорожка. Ногами, с улицы, наступать страшно. А
— Вы бывали у нас?
В конце коридора за канцелярским столом, под большой картиной, на которой сидит на камне задумчивый Иисус Христос, дама в скромной темной робе, почти в монашеской рясе.
— Нет, — отвечаю смиренно и робко, — я впервые.
— Тогда вам надо записаться у меня, — шелестит она полушепотом.
Я села на стул, рядом со столом, записываться и продиктовала ей, кто я и откуда, чем страдаю и зачем пришла.
— Двадцать семь лет, — честно ответила на последний вопрос.
Пока она всю мою полуправду вносила в графы и столбцы своего журнала, я не сводила глаз с крестика на простом шнурочке, висевшего на ее шее поверх халата. Любопытный был крестик, я таких раньше не видывала. Очень простой, в середине овала, прикрепленный к нему концами. Крест-перевертыш. Он и висел, перевернувшись, длинной стороной вверх.
Она, заметив мое внимание, улыбнулась добрыми и грустными глазами.
— У вас крест перевернулся, — брякнула я, не подумав.
— Ничего, — ответила она, — пусть. Баба Рита скоро освободится и примет вас.
Я тоже улыбаюсь совсем чуть-чуть и сообщаю ей негромко и доверительно:
— А я предпочитаю носить перевернутым изображение Распятого.
— Это кощунство! — потемнела она лицом и уткнулась в журнал, перелистывая его назад.
Бабой Ритой оказалась мощная старуха в точно таком же полумонашеском одеянии с крупным, рыхлым узлом седых волос на затылке. Крестика на ней, однако, не было.
Комната, в которой она вела прием страждущих, язык не поворачивается назвать ее кабинетом, была под стать хорошей гостиной, обставленной со вкусом, но старомодно, с элементами мебельного антиквариата, возможно сделанными на заказ. Иконы присутствовали и здесь, но не в таком обилии, как в коридоре. А одна, на покрытом шелковой скатертью столе, на резной деревянной подставочке, привлекала внимание своей несомненной древностью. Рядом с ней лежал священнический наперстный крест — длинным концом к иконе и современная Библия в красном переплете.
«А крест-то наоборот лежит! — подумала я. — Но умно, профану не понять! Разве что по рассеянности так положен».
Баба Рита не производила впечатления рассеянной женщины. Цепкий взгляд не по-старчески внимательных глаз своей прямотой, вероятно, заставлял смущаться многих ее пациентов. Прямая спина, не касающаяся спинки стула, опущенные плечи и руки, свободно лежащие на коленях. Ей бы чуть напряженности в позе, и я бы подумала, что она занята демонстрацией образцовой осанки. Для того чтобы долго так сидеть, нужно иметь здоровый позвоночник. Мне бы так в ее годы!
— Я слушаю вас, — обратилась ко мне, указав на стул рядом.
Голос властный, но мягкий. Дружелюбный тон.
— Головные боли, — я морщу лоб и заламываю брови, — от затылка до шеи. В основном по утрам.
— А вы немногословны, — произносит она с сожалением.
— Ни к чему, — пожимаю я плечами. — Вы и так должны все видеть.
Она наклоняет голову в знак согласия и протягивает ко мне руки. Я висками чувствую идущее от них тепло и прикрываю глаза. Думаю, что веду себя правильно. Обращаю вдруг внимание на тишину. Тихо в комнате так, будто стены под обоями пенопластом обклеены.
— Мало спите, — находит она причину моей несуществующей хвори, — и сильно устаете.
— Да, — соглашаюсь я. — Но когда много сплю, голова болит тоже.
— Хронический недосып, доченька, добрым сном и за неделю не выведешь!
Ну вот, еще одной матушкой наградил меня господин случай!
Она, видно, почувствовала мелькнувшую во мне неприязнь и обратилась уже не по-родственному:
— Вам что предпочтительней, от боли избавиться или повысить порог утомляемости?
— И то и это, если можно.
— Можно, можно, — закивала головой, встала и зашла мне за спину.
Довольно долго я сидела в тишине и неподвижности. Не беспокоила меня баба Рита, молча стояла сзади и вздыхала время от времени. Может, молилась. Потом быстро шагнула к столу и, взяв икону, перекрестила меня ею и приблизила к лицу для поцелуя, но я склонила голову, и икона коснулась темени. Озорно и радостно посмотрела на ее удивленное лицо.
Продолжая священнодействовать, целительница испробовала на мне немало способов молитвенных заклинаний, заканчивавшихся перекрещиванием, от которого я отклонялась, предложением для поцелуя креста и иконы, от которых я уворачивалась, окроплением святой водой, от которой я ежилась. Не отреагировала лишь на возложение рук, после которого «баба», утомленная суетой, села на свое место.
Я ждала, а она молчала, вроде как размышляла, опустив глаза. Это начинало надоедать, и я уже подумывала о том, как бы взять инициативу в свои руки, но стоило мне открыть рот, как целительница, прервав меня на полузвуке, заговорила сама. Все это производило впечатление достаточно сильное даже на скептически настроенного человека.
— Я вижу трудности и осложнения, сгущающиеся вокруг вас.
И никакого прорицательства. Голос был самым обыкновенным, с оттенком сострадания, вызывающий доверие. Еще немного, и я перестану так напряженно анализировать каждый произносимый ею звук.
— Вокруг вас чернота, — добавила она. — Вам известны ее причины?
Тут она меня не удивила. Любому скажи, что вокруг него трудности, и любой согласится. У кого их нет?
— Известны мне, — отвечаю, — причины и черноты и трудностей. Дело в том, что я ведьма, — улыбаюсь в ее удивленное лицо — сочтет ненормальной, это мне только на руку будет. — Ведьма, не боящаяся икон, крестов и святой воды. И не чернота вокруг меня, тут вы ошиблись. Тьма, так будет правильней.
— Впервые вижу человека, — баба Рита опять слегка улыбается, — открыто заявляющего о своей приверженности злу.