Охота на викинга
Шрифт:
Взобравшись в тамбур, Рита оглянулась на Новосибирск.
На перроне толпились провожающие, но провожали не ее. Махали руками на прощание, но прощались не с ней. Рита отвернулась и с благодарностью посмотрела на проводницу.
— Спасибо, тетенька.
«Тетенька» набычилась, кивнула в сторону.
— Идем.
Идти пришлось всего ничего — до купе проводника. В детстве Рите всегда было интересно заглянуть внутрь, понять, как там все устроено, для чего все эти кнопочки и краники. Сейчас интересы переменились, да и внутри купе
Проводница небрежно кинула сумку. Повернулась к замявшейся в дверях девушке, бросила покровительственно:
— Сядь.
Рита послушно присела на нижнюю полку. Проводница склонилась над ней и заговорила быстро, словно читая инструкцию:
— Значит так: сиди тихо, не высовывайся. Дверь закрою, будут стучать, не отпирай. И голос не подавай. Тебя здесь нет. Жди. Вернусь, поговорим.
— Хорошо, те…
— И еще раз назовешь меня «тетенькой», высажу на ближайшей станции, — недовольно оборвала проводница на полуслове. — Нашла себе родственницу…
Проводница вышла, дверь захлопнулась, и Рита осталась одна в совершенной растерянности. Все случилось настолько быстро и неожиданно, что некогда было даже осмыслить происходящее до конца. Зато теперь времени для раздумий появилось более чем достаточно. И Рита стала раскручивать в памяти последние сутки.
Спешные сборы, электричка до Новосибирска, украденные билет и деньги…
Пропажу Рита обнаружила уже возле поезда, когда проводница попросила предъявить проездные документы. Билета на месте не оказалось. Рита обшарила все карманы, сумку — ничего.
В документальной передаче по телевизору рассказывали, что люди, просящие милостыню и рассказывающие об украденных билетах, деньгах и документах, на самом деле профессионалы. Никто у них не крал, ничего у них не пропадало. Все это сказка, придуманная для того, чтобы выбить слезу и денежку из особенно сердобольных. После той передачи возникло ощущение, что никто никакие билеты и документы не ворует, а деньги разве только выклянчивают, давя на жалость. Опасное, как оказалось, ощущение. Подкреплялось оно еще и тем, что в свое время Рита ездила в Новосибирск каждый будний день и за три года такой езды у нее ни разу ничего не украли.
Пропажа настолько выбила из колеи, что Рита оторопела и честно ляпнула проводнице, что билет у нее украли. Недовольное жизнью «лицо РЖД», вероятно, тоже смотрело ту передачу. Во всяком случае, в ответ на Ритины откровения проводница лишь фыркнула и сообщила: «У вас у всех украли. Придумали бы чего пооригинальнее, что ли».
Рита попыталась оправдаться, объяснить что-то, но проводница перестала обращать на нее внимание. Рита говорила правду, а ее, не выслушав, записали в лгуньи. Время шло. Накатило ощущение полной беспомощности, и она разревелась. Не специально, просто внутри что-то надорвалось, сломалась какая-то преграда, выпуская наружу давно копившееся отчаяние. И эти искренние слезы неожиданно сработали.
— В другой раз за карманами следи, — проводница грохнула на стол стаканы с кипятком в чеканных подстаканниках.
Ее звали Клавдией. В жизни она давно разочаровалась. К работе своей привыкла и привычно ее не любила. Но менять ничего не собиралась, оправдываясь отсутствием стимула. Так и плыла по жизни вместе с вагонами поездов, покачиваясь и постукивая на стыках.
Клава бросила в кипяток пакетики с чаем, положила рядом с подстаканниками сахар. Выудила откуда-то подсохший лимон и сточенный от частого употребления нож с черной пластмассовой ручкой, протянула Рите:
— На-ка вот, порежь.
Девушка послушно взяла нож и с усердием школьницы принялась шинковать цитрус. Брызнул сок. Запахло лимоном. Причем запах был куда ярче, чем от пакетированной чайной требухи.
— Я следила, — тихо сказала Рита. — А потом с электрички сошла, давка началась. Наверное, там и…
— Не «наверное», а точно, — безапелляционно перебила Клавдия. — В давке и карманы потрошат, и сумки режут.
Проводница бросила толстыми пальцами по дольке лимона в оба стакана, не спрашивая.
— Чай пей.
Клава не отличалась изящными манерами, была грубовата и разбиралась если не во всем, то очень во многом. Про то, как режут сумки, она знала не понаслышке: один из ее бывших был ментом, а другой сидел за кражу. Неудачный опыт с многочисленными «бывшими» в свою очередь дарил Клавдии ощущение знания мужиков. В нагрузку к этому иллюзорному пониманию шла святая непробиваемая убежденность в том, что представители сильного пола — козлы. Причем через букву «А» и поголовно.
В отношениях с Ритой она сразу же заняла позицию наставника или старшей сестры. Та не сопротивлялась. Во-первых, она находилась на чужой территории. Во-вторых, была обязана.
— Точно, — согласилась Рита. — Я ведь тогда даже не подумала, когда он меня окликнул. Парень милый такой, улыбчивый. «Девушка, — говорит, — у вас упало». И паспорт мне мой протягивает. Я-то думала — это я обронила, а выходит, вор бросил.
— Чукча ты, — фыркнула Клава. — Этот твой милый-улыбчивый тебе карманы и почистил.
— Не может быть, — воспротивилась Рита. Тот парень симпатичный, вежливый и не походил на вора. — Зачем ему тогда паспорт отдавать было? И почему билет не вернул?
— Ага. Почему деньги не отдал? Почему прощения не попросил, не покаялся, не сдался властям и не попросился лес валить? Глупындра! И куда тебя такую несет из Новосибирска в столицу?
— Я не из Новосибирска, — Рита прихлебнула невкусный чай. — Я из Тогучина.
— Еще лучше! И чего ты в Москве забыла, тогучанка? Чего тебе там ловить?
Клава снова говорила свысока, как будто все об этом знала. Вот только про Ритину тогучинскую жизнь она не знала ничего.
— А здесь мне что ловить? — вспылила Рита.