Охота Полуночника
Шрифт:
Глава 3
В воскресенье, когда была избита сеньора Беатрис, отец рассказал мне шотландскую сказку, велев внимательно слушать ее. В этой сказке колдунья превратила отца в бородавчатую жабу и приковала его к столбу в своей гранитной башне. К моему удовольствию, Поррич, его любимый пес, спас отца, незаметно подкравшись к спящей ведьме и сомкнув челюсти на ее шее. Я всегда мечтал о собаке, но мама просила меня подождать, пока я подрасту и стану более «ответственным».
— Когда колдунья умерла, — сказывал мне отец, — все ее злые чары рассеялись.
Я помню, какое сильное впечатление на меня произвело, когда он сказал, что золотая цепочка на его карманных часах — именно та, которой он был прикован к столбу.
— Когда я нашел цепочку, то застежка на ней была разорвана, но сейчас я починил ее. Когда убили злую ведьму, я снова превратился из жабы в парня, потому застежка и порвалась.
Он вложил мне часы в руку и добавил:
— Я подарю их тебе в твой двадцать первый день рождения.
— Знаешь, почему я тебе рассказал эту историю, сынок? — спросил он меня.
Я покачал головой, и он сказал:
— Это имеет отношение к тому, что случилось с сеньорой Беатрис, и к определенным опасностям, которые в настоящее время подстерегают тебя в городе. Сынок, ты еще мал, и хотя ты отважен и быстро бегаешь, совсем как келпи, но ты не можешь брать все на себя.
Келпи — это злой водяной, чудовище, живущее в озерах Шотландии, но когда папа называл меня так, это звучало ласково.
— Нас всех нужно спасать, из самых разных бед. Поэтому беги со всех ног ко мне домой, если снова увидишь что-либо подобное, если обижают женщину, мужчину, ребенка. Понимаешь, о чем я говорю, мой мальчик?
— Я понимаю, папа.
В то время казалось, что папино беспокойство и его неясное упоминание об определенных опасностях не имеют ничего общего с проповедником, сумасшедшие откровения которого я слушал на Новой площади. И только сейчас, когда я пишу свои воспоминания, мне становится очевидным, что мои родители были наслышаны о его отвратительной деятельности.
Чтобы достать кисточки и краски, которые просил Даниэль, в понедельник с утра я пошел к Луне и Грасе Оливейра, нашим добрым соседкам, которых мы называли «оливковыми сестрами». Им было уже за пятьдесят. Однако если бы меня спросили, то я мог поклясться, что им уже все семьдесят, поскольку седые волосы и морщинистые лица в глазах ребенка становятся признаком глубокой старости.
Луна и Граса прославились на весь город тем, что лепили из воска фрукты, выглядящие совсем как настоящие. В самом деле, сходство было таким идеальным, что, как говорили, наша выжившая из ума королева Мария, однажды посетив Порту еще до моего рождения, неосмотрительно надкусила один из нежных красных персиков. И действительно, как я узнал из надежных источников, желтые зубы королевы Марии еле держались во рту, словно черепаховые пуговицы на жилетке старьевщика.
Остановившись перед домом оливковых сестер, я схватил дверное кольцо в виде головы льва и постучал. Я даже не подумал, что время было самым неподходящим для визита, всего лишь полчаса прошло после рассвета. И что еще хуже, я не спросил разрешения у родителей, тайком уйдя из дома, пока они спали. Но я успокаивал себя тем, что вернусь до того, как они меня хватятся: все это говорило о том, как далеко может завести дружба с Даниэлем.
Луна выглянула из окна на верхнем этаже, ее голову украшал красный ночной колпак с шерстяной кисточкой. Вероятно, приняв меня за мираж, порожденный утренним туманом, она прищурила свои серо-зеленые глаза.
— Джон? Это ты, мой мальчик?
Я подтвердил, и она крикнула:
— Разрази меня гром! Что ты здесь делаешь в такую рань? Что-то случилось?
Я начал объяснять, но от волнения у меня начал заплетаться язык.
— Я сейчас спущусь, Джон. Не двигайся с места, а то я шкуру с тебя спущу! — заявила она, грозя мне пальцем.
Я был еще тем постреленком и, спустя несколько секунд, не обращая внимания на ее просьбу, постучал снова, на этот раз гораздо сильнее. Приложив к двери ухо, я услышал, как она сказала:
— Этот маленький сукин сын ничего не знает о ломоте в костях.
Я не обиделся, зная, что Луна всегда ругается, как портовый грузчик. Она открыла дверь с рассерженным видом.
— Ты просто нетерпеливый чертенок! — воскликнула она.
— Простите, сеньора Луна, но… но мне нужна ваша помощь.
Жесткие седые волосы Луны были коротко пострижены, она носила несколько тонких золотых цепочек и серьги филигранной работы в виде шестиконечных звезд, которые, как мне казалось, были ей к лицу.
— Джон, — тревожно прошептала она, — что-то случилось? Мать заболела? Или отец?
Она была уверена, что только несчастье могло привести меня сюда в такое раннее время.
Я ответил:
— Мне нужны краски.
Она отвернулась и посмотрела назад, словно я мог обращаться к кому-то другому, а не к ней.
— Ты разбудил меня в такую рань из-за красок? Ребенок, да ты в своем уме? — закричала она.
— Я обещал принести Даниэлю краски.
— Какому Даниэлю, черт побери?
Я не успел ответить, как она вздохнула и проворчала:
— Ладно, парень, все в порядке.
Она схватила меня за руку и затащила в гостиную. Несмотря на свой малый рост, она была очень сильной, с большими мозолистыми руками, больше подходящими сельской жительнице. Однажды видел, как она колет грецкие орехи ладонями, а позже она сказала мне, что у художника должны быть сильные пальцы, чтобы душить свои сомнения.
Она вперевалку пошла к лестнице, выворачивая ноги наружу, словно утка. Неожиданно она хрипло крикнула сестре:
— Грасинья! Поди сюда сестра. Кто-то оставил нам сюрприз на пороге.
— Сама убирай, сестренка, — отозвалась Граса.
— Слишком поздно, он уже внутри. Вот здесь на коврике, жалкое зрелище! — она рассмеялась своей шутке.
— О чем, черт побери, ты толкуешь, сестренка?
Через минуту Граса появилась на верхней площадке лестницы, ее костлявые ноги были втиснуты в сабо. Она была выше сестры всего лишь на пару дюймов, хотя обычно говорила, «что она на целую ладонь ближе к Богу», чтобы позлить Луну. Она смотрела на вещи проще, чем младшая сестра, и сейчас, увидев меня, улыбнулась, словно фея, и произнесла: