Охота за красоткой
Шрифт:
– Насчет «бьюика» ты уверена?
– Ой, я тебя умоляю! – отозвалась я со всем пренебрежением, на какое была способна.
В чем, в чем, а в машинах я разбираюсь. Это у меня наследственное, от папы, потому что мама различает машины только по цветам, размерам да еще знает, что бывают пикапы. Марка и модель для нее пустые звуки.
– Если она говорит, что это был «бьюик», значит, так и есть, – вступился за меня папа, и Уайатт кивнул.
В другое время я бы разозлилась на то, что он поверил папиному слову после того, как усомнился в моем, но в тот момент я была не в себе, точнее, вне себя, но при этом не в себе
Но плакать на виду у всех я не стала. Я не плакса, по крайней мере, не плачу напоказ. Могу, конечно, всплакнуть над мелодрамой или когда на футбольном стадионе играют «Звездно-полосатый флаг», но если несладко приходится лично мне, обычно сжимаю зубы и шагаю дальше. Жизнь не раз била меня, а слез не дождалась. Если я сейчас расплачусь, то все поймут, что мне себя жалко, а это ни к чему. Хватит и того, что я выгляжу немногим лучше трупа, распускать нюни ни за что не стану.
Если бы сейчас мне показали ту паршивку из «бьюика», я бы задушила ее своими руками.
– Поговорим об этом потом, – предложила мама. – Ей надо отдохнуть, а не переживать весь кошмар заново. Вы поезжайте домой, а я побуду с ней. Это приказ.
Уайатт ненавидит приказы, но маму иногда слушается.
– Я тоже останусь, – заявил он непререкаемым полицейским тоном.
Прикрыв глаза, я наблюдала за ними. В любое другое время перспектива схватки взбодрила бы меня, но сейчас мне хотелось только тишины и покоя.
– Не надо со мной оставаться. У всех завтра дела, так что поезжайте по домам. Со мной все хорошо, честное слово.
На заметку: «честное слово» обычно говорит тот, кто врет – как я сейчас.
– Мы останемся, – решил Уайатт, пропустив мимо ушей мое великодушное предложение и заверения. Меня обсуждали так беззастенчиво, что я невольно оглядела себя – мне вдруг показалось, что в палате меня нет. Ну вот, сначала пришлось целый час торчать на грязной стоянке, теряя надежду, что меня вообще когда-нибудь заметят, а теперь меня никто не слушает, хотя дар речи я вроде не утратила.
– Наверное, я стала невидимкой, – пробормотала я.
Папа похлопал меня по руке.
– Нет, просто все мы волнуемся, – негромко объяснил он, не купившись на мою браваду. Папа умеет вставить слово к месту и слишком близко к сердцу принимает все мои беды – может, потому, что я вылитая мама. Боюсь, что и Уайатт будет так же трястись надо мной. Все бы ничего, если бы мы уже прожили вместе тридцать с лишним лет, как мама с папой, но мы пока еще только притираемся друг к другу, избыток заботы лишает меня многих преимуществ и заставляет все время быть начеку. С другой стороны, умением беспокоиться за меня Уайатт выгодно отличается от моего бывшего мужа, Джейсона, который реагировал только на белокурую шевелюру и упругую попку – между прочим, собственную.
В Джейсоне есть что-то от игрушки-пружинки, которая гнется во все стороны; стоит представить, как он кубарем летит с лестницы, и губы сами растягиваются
Но вернемся в больничную палату. Мама быстренько положила конец спорам и отправила домой папу и сестер, потому что время близилось к двум часам ночи. Напряжение сказалось даже на маме с Уайаттом – у обоих под глазами появились темные круги, оба держались напряженно и все-таки выглядели лучше остальных, особенно меня.
Зашла медсестра – проверить, не сплю ли я, а если сплю, растолкать. Но будить меня не пришлось, медсестра померила мне давление, проверила пульс и вышла, жизнерадостно пообещав заглянуть еще раз через пару часов. Вот вам минус сотрясений: мало того, что зверски ноет голова, так еще и медицинский персонал не дает спокойно уснуть. Точнее, уснуть дает, но оставляет за собой право разбудить в любую минуту ради очередного осмотра и бессмысленных расспросов. Но к тому времени как заканчивается суета и ты начинаешь дремать, в палату вновь вваливается медсестра и все повторяется по новой. Словом, ночь предстояла длинная и беспокойная.
Уайатт предложил маме кресло, которое раскладывалось в узкую неудобную кушетку, и она без лишних слов согласилась, явно решив выспаться любой ценой. Для себя Уайатт придвинул поближе к моей кровати высокий стул для посетителей, сел и взял меня за руку, потянувшись через ограждение кровати. От этого жеста у меня сбивчиво застучало сердце, потому что я люблю его, а он умеет угадывать, когда мне особенно нужны маленькие и безмолвные знаки внимания.
– Если сможешь – поспи, – прошептал он.
– А ты?
– И я прикорну рядом. Я привык спать урывками и в неудобных позах.
Это правда, ведь он все-таки коп. Я сжала его пальцы и попыталась устроиться поудобнее, что было почти невозможно из-за ноющей головы и саднящих ссадин. Но едва я закрыла глаза, ко мне вернулось давнее умение засыпать где угодно и когда угодно.
Я проснулась в темноте: когда я задремала, Уайатт погасил неяркие лампы. Лежа неподвижно, я прислушивалась к размеренному дыханию двух спящих людей – мамы в ногах моей кровати и Уайатта справа. Эти звуки убаюкивали. Не знаю, сколько я проспала, но какая разница? Мне спешить некуда.
Головная боль и не думала утихать, но тошнота почти прошла. Мысленно я начала перебирать дела из списка самых необходимых: позвонить Линн и на пару дней передать под ее управление фитнес-клуб, попросить Шону полить мои цветы, договориться, чтобы пригнали со стоянки торгового центра мою машину. Видимо, я пошевелилась, потому что Уайатт мгновенно проснулся и потянулся к моей руке.
– Как ты? – шепнул он, чтобы не разбудить маму. – Ты проспала меньше часа.
– Да ничего, лежу и думаю, – еле слышно ответила я.
– О чем?
– О предстоящих делах.
– Ни о чем не беспокойся. Просто скажи, что надо сделать, и я сам справлюсь.
Я украдкой улыбнулась – впрочем, в темноте Уайатт все равно не смог бы разглядеть мою улыбку.
– Вот об этом я и думала. Пыталась вспомнить, что надо сделать.
Он тихонько фыркнул.
– Как я сразу не догадался.
Темнота придала мне смелости.
– А еще я не понимаю, как ты можешь видеть меня в крови и грязи и все-таки хотеть. – Я совсем понизила голос – ведь в двух шагах от нас лежала моя мама. Одним ухом я прислушивалась к ее дыханию: нет, по-прежнему ровное – значит, спит.