Охота
Шрифт:
Наконец они отходят. Геперка все еще стоит передо мной, но топора у нее в руках уже нет. Впервые за все время я вижу у нее во взгляде что-то, не похожее на страх или любопытство. Не могу понять, что это, но огоньки в ее глазах теперь кажутся теплыми и ласковыми, как угли в камине.
— Мое имя — Сисси. А твое?
Я непонимающе смотрю на нее.
— Что значит — имя?
— Ты не знаешь свое имя? — спрашивает гепер, стоящий дальше всех. Он самый маленький из них — совсем мальчик, не старше десяти лет, озорного вида. — Меня, например, зовут Бен. Как можно не иметь имени?
— Он не говорил, что не знает, как его зовут. Он сказал, что не знает, что такое имя, — произносит гепер, держащийся в стороне от остальных. Рот у него скошен набок, как у попавшей на крючок рыбы. Он возвышается над другими, столь же высокий, сколь и худой, как будто когда он рос, вверх тянулись только его кости, но на них не появлялось ни жира, ни мышц.
Маленький гепер смотрит на меня.
— Как тебя называют люди?
— Называют? По-разному.
— По-разному?
— В зависимости от того, где я. Учителя называют меня так, тренер иначе. По-разному, в общем.
Геперка хватает ближайшего к ней гепера за руку и выводит вперед.
— Это Джейкоб. — Она переходит к следующему. — Здесь, рядом с ним, Дэвид, ты сегодня встретил его первым. Вон там в одиночестве стоит Эпафродит. Мы называем его Эпаф.
Я повторяю про себя: «Дэвид, Джейкоб, Эпаф». Странные, чужие слова.
Дэвиду и Джейкобу на вид лет одиннадцать-двенадцать. Эпаф старше, ему около семнадцати.
— Ты имеешь в виду обозначение. Какое у меня обозначение, да?
— Нет. — Геперка отрицательно качает головой. — Как тебя зовут в семье?
Я уже собираюсь ответить, что у меня нет семьи и что меня никогда не называли никаким «именем»… Но не успеваю. Неожиданно смутное воспоминание поднимается из глубин моей памяти. Голос матери, песня. Смутные обрывки, сначала только мелодия, однако воспоминание становится все яснее, слова обретают форму, я по-прежнему понимаю не все, но…
Джин.
— Меня зовут Джин, — произношу я пораженно.
Мне показывают деревню. Они сделали все, чтобы в ней можно было жить. Небольшой огород с овощами позади хижин, фруктовые деревья, растущие тут и там. У тренировочной площадки развешано белье, по песку разбросаны ножи и кинжалы. Заходя в хижины, я поражаюсь тому, сколько в них света. В крышах проделаны отверстия, как в дуршлаге. Так странно видеть, что между ними и небом нет никакой преграды. В хижинах дует прохладный ветерок.
— Ветер попадает к нам только днем, — говорит геперка, заметив мой восторг, — когда Купол поднимается, воздух перестает двигаться.
Внутри хижины не богаты украшениями, однако к стенам прикреплены рисунки и картины, а также несколько полок с зачитанными до дыр книгами. Но то, что стоит посреди каждой из них, ошеломляет меня больше всего. Кровать. Не просто несколько брошенных на пол покрывал — нет, это прочная деревянная конструкция с ножками и рамой. Нигде не видно ничего похожего на зажимы для сна.
Снаружи, за пределами Купола, виднеется металлическое сооружение вроде контейнера размером с небольшой экипаж. Сверху на нем мигает небольшая зеленая лампочка.
— Что это? — спрашиваю я, указывая в ту сторону.
— Пуповина, — отвечает Дэвид.
— Что?
— Не важно, пошли туда. Кажется, что-то прислали.
— Что? — не унимаюсь я.
— Пошли. Сам увидишь.
На одной из стенок Пуповины виднеется большая откидная дверца. Джейкоб заглядывает внутрь и достает знакомый мне пластиковый контейнер. Я чувствую запах картошки и макарон.
— Завтрак, — комментирует Дэвид.
Зеленая лампочка перестает мигать, и загорается красная.
Я с любопытством наклоняюсь и просовываю голову в дверцу. Длинный узкий тоннель — не шире моей головы — идет под землей к Институту. Это его другой конец я видел в кухне.
— Так мы получаем еду, — поясняет Джейкоб, — а поев, отправляем грязную посуду обратно. Периодически они присылают нам одежду. Иногда, на чей-нибудь день рождения, отправляют подарки — именинный пирог там, бумагу и карандаши, книги, настольные игры, все в этом роде.
— А почему она так далеко от всего остального? — спрашиваю я, прикидывая расстояние. — Она же за пределами Купола, верно? Когда Купол закрывается, Пуповина оказывается по ту сторону стекла?
Они кивают.
— Так задумано. Они боялись, что кто-нибудь достаточно маленький попытается протиснуться в тоннель, чтобы добраться до нас. Ночью, разумеется. Поэтому и поместили Пуповину за пределами Купола. Так, даже если кто-то сумеет пролезть по тоннелю, он все равно окажется по ту сторону стены.
— А днем никто не станет делать ничего подобного, — замечает Бен, — по очевидным причинам.
— Недавно они начали присылать нам учебники, — добавляет гепер по имени Дэвид, — книги по самозащите, по искусству ведения войны. Мы не поняли, к чему это. Потом, несколько месяцев назад, они оставили прямо рядом с Куполом кинжалы и копья, чтобы мы их забрали утром. Мы возимся с ними с тех пор — Сисси особенно хорошо дались метательные кинжалы, — но так и не можем до конца понять, зачем их нам дали. То есть я хочу сказать, тут поблизости нет никакой дичи.