Охота

Макгоуэн Энтони

Габби отпустил волосы однокашника.

— Подонков нельзя было остановить. Никто не мог помочь мне. Я остался в полном одиночестве. Мама не хотела…

Мне стало жаль этого человека, вернее, обиженного мальчика. Ему выпала на долю страшная участь. И я хотел, чтобы он не умолкал. Пока Габби говорит, Доминик живет.

— Но почему ты продолжал общаться с ними? Как ты мог видеть их после всего случившегося? Не понимаю.

— Могу ответить на твои вопросы, — спокойно заявил Габби. — Я продолжал встречаться с ними, стал одним из них только ради того, чтобы однажды расправиться со всеми. — Он махнул пистолетом в сторону Дома. Замолк и наморщил лоб. Создавалось впечатление, будто доктор проводит семинар и задумался над какой-то

психологической проблемой. — Нет, так не пойдет. Это не вся правда, а теперь пришла пора высказаться вполне откровенно. Начистоту. Будучи жертвой, я смотрел на них снизу вверх. Считал их выше себя, хотел подражать им. Такие состояния описаны в специальной литературе: жертва порой начинает любить своего мучителя. Для меня они были боги. Капризные, жестокие божества. И я хотел стать одним из них. Лишь гораздо позднее, когда я заглянул в свою душу и увидел, какой вред они принесли мне, я решил, что заставлю их понять свою вину перед лицом смерти.

У меня все еще оставались вопросы.

— Но как они после таких дел могли встречаться с тобой? Это ведь ненормально.

Габби энергично закивал, все также напоминая профессора за кафедрой.

— Хороший вопрос. Ответ, надо думать, заключается в том, что, будучи младше остальных, я не являлся одним из них, так что со мной можно было творить все, что угодно. Такова детская логика. Если ты не наш, тебя моментально рвут на части. Кроме того, возможно, они лгали себе, стараясь заверить друг друга, что все это просто игра. Позднее, вступив в тесный круг, я в глазах друзей превратился в другого человека. Теперь я стал личностью, а не существом, которым был раньше.

— Но Дом… неужели и он принимал в этом участие?

Я, разумеется, уже знал ответ. И все же как-то не верилось, что тот, кого я считал своим другом, мог… совершить то, о чем рассказал Габби.

— Ах да, дорогой Доминик. Он сожалел. Плакал. Но то были крокодиловы слезы. Ты больше не будешь плакать, Доминик, после того как я покончу с тобой. Я вырежу тебе глаза, бедный мальчик, и тебе просто нечем будет плакать.

Он провел по лицу Дома дулом пистолета. Теперь ствол направлен не в мою сторону. Этого момента я только и ждал. Нетвердым шагом направляюсь к Габби и пытаюсь схватить оружие. Однако слишком медлю. Пистолет вновь направлен на меня. Выражение лица Габби снова становится непроницаемым, и я понимаю, что ошибался в отношении намерений этого человека: он хладнокровно застрелит меня, ибо я мешаю ему. Ствол смотрит мне прямо в лоб. Понимаю, что вскоре умру и стану еще одним привидением в старинном замке. Потом буду нашептывать свою историю гостям дома, преследуя их в темных коридорах и большом зале, умоляя их не убегать, выслушать меня и поплакать со мной. Закрываю глаза и начинаю молиться. Последнее бессмысленное общение с Богом.

В этот миг я вновь возвращаюсь на берег моря и сижу рядом с робкой девочкой. В темноте раздается шум волн, под нами шуршит теплый песок. Вдруг понимаю, что не делал с ребенком того, что однокашники Габби делали с ним. Я никого не насиловал, а действовал согласно едва заметным сигналам, которые подавала мне девочка. Это были бессловесные знаки того, что она согласна. Понимаю, что она сама решила пойти со мной на пляж, так как нуждалась в любви взрослого мужчины. Ненавидя себя, я закрывал глаза на суть проблемы. Однако теперь полностью прозрел.

Я больше не хотел умирать. Мне надо жить, обнимать Суфи, пить пиво в барах и смеяться над тем, как одеты люди, и над их глупыми словами. Тем не менее я мысленно попрощался с Суфи и со всем веселым миром.

Раздается знакомый звук.

Тук.

Я сразу узнал его, он врезался мне в память еще с тех стрельбищ. Следом крик удивления и боли. Что-то тяжелое падает на пол. Открываю глаза и вижу удивленное лицо Габби. Он сидит и смотрит на дверь. Оборачиваюсь. На пороге стоит Симпсон. Рядом с ним валяется воздушка. Теперь на полу лежат роковой пистолет и относительно

безобидное ружье. Никто не двигается.

— Гай, — говорит Симпсон. Впервые слышу настоящее имя доктора, произнесенное вслух с тех пор, как приехал сюда на автомобиле Бландена. — Чем ты был занят? Я нашел Ангуса. Что случилось с Родди?

— Он всех убил, — отвечаю я. — Я обнаружил Родди в шкафу. Он изуродован.

Смотрю на Симпсона. В его глазах застыли слезы, сверкающие в полутьме, как драгоценные камни. Он игнорирует меня.

— Все можно прекратить прямо сейчас. Продолжения не будет. — Он говорит спокойным голосом, как бы подражая профессиональному тону Габби. — Должен кое-что сказать тебе. Я еще раньше пытался объясниться.

— Луи знает секрет, — говорит Габби мелодичным голосом, не сулящим ничего хорошего.

Смотрю на пистолет, валяющийся на полу, затем перевожу взгляд на Габби. Что-то случилось с его рукой, указательный палец повис плетью. Сможет ли он выстрелить? Успею ли я первым дотянуться до ствола? Никто из нас двоих не двигается. Вместо этого Симпсон проходит в комнату и поднимает пистолет. Потом опускается на колени у кровати рядом с Габби.

— Гай, я убил его.

Габби пытается сосредоточиться.

— Кого ты убил? Все уже и так убиты, остались только мы.

— Ноэля. Мистера Ноэля.

Выражение лица Габби постепенно меняется. Теперь оно выражает полное недоумение.

— Старика Ноэля? Школьного учителя? Почему ты это сделал? Он был славный старик. Мы любили его.

Теперь недоумение отразилось на лице Симпсона.

— Разве ты не понял? Именно Ноэль заставлял нас заниматься грязными делами. Он уверял, что все нормально. Учитель внушал, что в этом есть красота и благородство. Так поступали древние греки. Тогда мужчины любили друг друга до гроба. Если бы Ноэль не дал нам добро, мы бы стали другими, Гай, я клянусь тебе. Я сожалел о случившемся всю свою жизнь. Все у меня пошло наперекосяк. Вот почему я решил навестить его. Сначала не думал убивать старика. Однако он ни в чем не раскаивался. Если бы он раскаялся… Но я отомстил не за себя, а за тебя. Хотел поговорить с тобой в течение уик-энда, попросить прощения. Все мы должны были молить у тебя прощения, стоя на коленях. А потом я рассказал бы тебе и всем остальным о том, что убил Ноэля. Если бы мне только знать, что ты задумал… Скажи, что случилось с Полом? Я хотел подвезти Уинни, однако ты опередил меня, не так ли?

— Он больше не улыбается, — усмехнулся Габби с видом человека, который оказался совсем один на необитаемом острове.

— А что ты хотел сделать со мной, Гай?

— Поцеловать тебя, Луи, всего лишь поцеловать.

— Гай, прости нас за все. — Он умоляюще смотрел в глаза Габби. — Я стремился как-то загладить вину, но у меня ничего не получалось. Давай покончим с этим.

Он положил пистолет на кровать возле тела Доминика и опустил голову на колени Габби. Доктор погладил короткие волосы Луи, положил руку ему на плечо. Сначала в этой комнате царила атмосфера бардака, потом она превратилась в ад, теперь все вновь изменилось. Передо мной три застывшие человеческие фигуры — один лежит на кровати, второй сидит на полу, третий стоит на коленях. Они отбрасывают длинные тени и напоминают картину старого мастера на религиозную тему: снятие Иисуса с креста. Лак на картине поблек, краски потускнели, видны лишь очертания трагических персонажей.

Но пистолет, лежащий на кровати между ними, маленький смертоносный ствол, вовсе не подходит для творения кисти Караваджо.

— Итак, — заговорил Габби, — малыш Луи утверждает, что во всем виноват мистер Ноэль. Нехорошо рассказывать сказки. Не надо петь песен, парень.

С этими словами Габби хватает пистолет и приставляет его к голове Симпсона. Глаза Луи закрыты, выражение лица абсолютно спокойное.

— Нет, нет! — кричу я. — О Боже, не надо! — Чувствую слезы на своих щеках. — Он ведь попросил прощения и сказал, что во всем виноват учитель.