Охотница. Игра на жизнь. Книга четвёртая
Шрифт:
Оказалось, ни черта не забыл.
Когда он подвинул Нелл к себе за ноги и, отодвинув в сторону бельё, коснулся её губами, она забыла, как дышать. Охотник так мастерски-настойчиво двигал языком, добираясь до самых потаённых участков, прикусывал, скользил внутрь, что ни одной мысли в голове не осталось – только эмоции и чистое желание, жаркими импульсами бегущее по венам. А когда в ход пошли его уверенные, безжалостные пальцы, стало невыносимо сдерживать рвущиеся из груди стоны.
– Вот так, малышка, - подбадривал охотник, срываясь на хрипы.
– Какая же ты вкусная…
Крис тем временем выцеловывал её шею, ласкал грудь
– Давай, котёнок, - повторял он над ухом, втягивая в рот чувствительную мочку, - хочу посмотреть, как ты кончаешь от его рта.
У неё не было шанса на сопротивление. После его грязных слов, отдавшихся сладкой тягой внизу живота, она взорвалась между ними так сильно, что на секунду потемнело в глазах, а уши заложило. Всё это было слишком хорошо, слишком много для неё, и Нелл даже не подозревала, что такое с ней вообще когда-нибудь произойдёт…
Но странные, тёмные угрызения вдруг затопили сознание, опутывая его сомнениями, и вместо того, чтобы поддаться всему этому безумию, которое мужчины явно не собирались прекращать, она разозлилась. Ведьма она или где? Какого чёрта ей должно управлять чья-то воля и желания собственного тела?
– Котёнок, всё хорошо?
– забеспокоился Крис, мигом почуяв в жене перемены.
Дамиан со следами её же собственного желания на подбородке, тоже что-то понял, однако сделать ничего они уже не смогли.
– Простите, парни, - выдохнула брюнетка.
– Но не сегодня.
Она взмахнула рукой, погружая их обоих в крепкий сон, и до того, как сама стала жертвой собственного колдовства, разделённого на троих, успела накинуть на мужчин заклинание обездвиживания.
По крайней мере, до утра она будет в безопасности, а что там впереди – никто не знает, пусть и уже ясно, что жизнь никогда не вернётся в прежнее русло.
А ей нужно время.
* * *
Моя новая комната отличается вычурной роскошью, и мне кажется, раньше тут тоже обитала женщина, что весьма странно, ведь ни одной охотнице не позволено жить в этой части замка. Тем не менее, когда Элайна оставляет меня одну, намекнув, что её можно найти за соседней дверью, я дотошно изучаю обстановку, пытаясь представить, кто мог здесь жить. Почему-то на ум приходит некто, совершенно непохожий на здешних барышень, но я даже не могу говорить об этом с уверенностью. Память – по-прежнему ржавое решето, и пробелы в ней не хотят заполняться какими-то чёткими знаниями об окружающем мире…
День проходит в скуке и необъяснимой тревоге, словно вот-вот должно произойти что-то жуткое. На тренировке с девушками никто не встал со мной в пару, и мне пришлось одной вспоминать движения, однако тело, в отличие от разума, прекрасно всё помнило, и когда из ангара выпустили парочку страшилищ, я вполне успешно с ними расправилась. Даже рука не дрогнула на зависть остальным, взирающим на меня мрачными, тяжёлыми взорами. Поведение охотниц не выходит у меня из головы до самого вечера, но мне тяжело делать выводы относительно них, не зная всей правды, и это угнетает.
А ещё моё тело ведёт себя очень странно. Голод одолевает так часто, что мне начинает казаться это не совсем нормальным, как и сны, рождённые этим чувством. Когда удаётся задремать на непривычно мягкой постели, меня посещает образ того, как я бегу по ночному
Во сне я прокусила себе язык, и мне даже становится смешно, хотя любой человек наверняка бы уже забеспокоился. Это пробуждение оказывается вдруг своевременным, и я понимаю это, как только слышу шаги, приближающиеся к спальне – визитёр ощущается мной кем-то опасным, тёмным и идёт сюда с определённой целью. Мне не нужно на него смотреть, чтобы узнать о намерениях. Я их буквально чую.
Не знаю, что происходит со мной, но страх, рождённый его приближением, внезапно формируется в желание оказаться вне зоны видимости ночного гостя, и я… перемещаюсь. Вокруг меня кружат лепестки знакомого цветка, когда я оказываюсь в тёмном сыром коридоре, и удивляться случившемся просто не успеваю – в стене, напротив которой я стою, обнаруживается решётка, позволяющая понять, что происходит в комнате, а мне слишком важно узнать правду, чтобы отказываться от такой возможности.
Я прислоняюсь к отверстию с мелкой сеткой, и вскоре вижу того, кто решил навестить меня. Какая-то тварь – а иначе я не могу назвать существо, носящее вместо головы череп со змеями на рогах, покрытое пеленой тьмы, – но мы, похоже, уже встречались. Оно рыщет по комнате, обнюхивает воздух, и я даже начинаю думать, что у него получится меня отыскать. Хруст его костей отдаётся неприятными мурашками, а мои клыки вдруг становятся длиннее, словно организм живёт отдельной жизнью и хочет воплотить недавний сон в реальность. Добыча – вот она, прямо перед нами, внутри меня что-то ворочается, желая вырваться наружу и преподать урок чудовищу, но я удерживаю контроль, и только этим спасаюсь от разоблачения.
– Я найду тебя!
– обещает монстр, прежде чем испариться, а я, наконец, могу расслабиться. Но ненадолго – в конце неосвещённого коридора вдруг вспыхивают два алых глаза, заставляя меня застыть на месте.
«Гончая!»– догадываюсь я, но не спешу радоваться. Я не знаю, чего ожидать от теневого, способного прокусить меня поплам, поэтому просто жду, пока он не двинется.
Чешуйчатый пёс, которого я прекрасно могу разглядеть, какое-то время просто смотрит на меня, а после поднимается и уходит, то и дело оборачиваясь.
– Хочешь, чтобы я пошла за тобой?
– шепчу я, боясь говорить громче. Эхо тут прекрасное, и любой звук кажется слишком громким.
Гончие очень сообразительны, поскольку полуразумны, однако именно этот чем-то разительно отличается от увиденных мною здесь. Будто старый друг, которого я считала безвозвратно потерянным, снова обнаружился, и я следую за этой мыслью, как и за псом, уверенно ведущим меня во мраке.
Впрочем, блуждаем мы недолго. Животное останавливается у ещё одной решётки для наблюдения, покрытой толстым слоем паутины, но мне не противно к ней прикасаться – есть подозрения, что я и не такую мерзость трогала в своей жизни. Так или иначе, очистив «обзорное окошко», открывшее вид просторного тёмного помещения со свечами, я спотыкаюсь взглядом о большой круглый стол, за которым восседает чуть больше дюжины закутанных в тёмные плащи персонажей. И то, о чём они говорят, вызывает во мне волну ярости.