Охотничьи страсти
Шрифт:
– Домой. Домой, Коля. Скажи там…
Но Колька ослушался, не ушёл домой. Ещё долго лизал старика в лицо, пихал его носом, пытаясь разбудить. Потом всю ночь лаял. Даже и не лаял, и не выл, будто плакал.
Три дня ещё лежал Колька возле своего хозяина, свернувшись клубком у него под спиной, всё пытался согреть. Не мог поверить в случившееся. И лишь после сильного снегопада, когда старика полностью прикрыло, Колька ушёл. Ушёл в деревню, сообщить горькую весть.
На солонцы
В далёкой, дикой, такой неуютной, промозглой Африке, начались проливные
Примерно в среднем течении реки Мотай, в сорока километрах от Бичевой, расположилась совхозная пасека. Она стоит на живописном берегу реки, занимая собой довольно приличную площадь, до самой кромки леса. Чуть поодаль, у небольшого, но говорливого ключика, возвышается пасечный домик. Там живёт бессменный пасечник, которого все заезжие, и рыбаки, и охотники, и ягодники, все зовут не иначе, как Егорыч. Человек хороший, жизнерадостный, всегда весёлые бисеринки в глазах прыгают, всегда рад приезжающим. От него частенько попахивало медовухой, но пьяным его никто и никогда не видел. Он никогда не был хорошим работником, но его держали здесь, держали, потому что другого просто не было.
Но вот в чём он был хорош, в чём действительно преуспел, так это в браконьерстве. Вот тут он был мастером, и делал это с охотой, с желанием, и даже с остервенением.
По окрестным распадкам у него было раскидано около десятка солонцов, а две-три лесные полянки он засевал каждую весну соей, люцерной, или рапсом,– для прикармливания изюбрей, сохатых, да просто косуль и кабанов, которыми он тоже не брезговал.
Добыв на солонце зверя, он больше не появлялся там в этом году, а то и следующий год пропускал,– давал отдых. Охотился в это время на других солонцах, или на другом поле. Все солонцы были оборудованы прекрасными лабазами, где было удобно сидеть в ожидании зверя всю ночь, и не только сидеть, а можно было даже и вытянуться, прикорнуть, вздремнуть, значит. На каждом поле, где были посевы, он тоже строил удобный скрадок,– небольшую земляночку, с оконцем в сторону поля.
Мясо, добытое здесь, Егорыч возил на лодке в Бичевую, где благополучно сбывал с помощью хорошей знакомой, а вернее подруги, работающей в сельской столовке. Спрос на мясо был неограниченный, а если удавалось добыть панты, то такую продукцию отрывали с руками. Особенно азартно скупали панты местные корейцы и заезжие китайцы.
Всё лето на пасеке были гости, – часто наведывались. Кто на рыбалку,– места для этого занятия тоже прекрасно себя оправдывали, кто на охоту,– но это уже особо приближённые, чтобы всё тихо было. Однако бывало и так, что приезжали промхозовские ребята, – тоже мяска добыть, хотя сами на охране стояли, или просто погулять на свежем воздухе, пображничать.
Так и получалось, что на пчёлок у Егорыча времени, ну совсем не оставалось, то на солонцы, то на посевы, то в деревню,– мясо везти, то гости, то другие,– сплошной аврал и нервотрёпка. Трудно ему приходилось. Но Егорыч, мужик жилистый, всё «терпел», с улыбочкой терпел.
Племянник как-то приехал,– он только окончил техникум, в Хабаровске учился, а теперь вот направляют куда-то на север, на отработку. Вот приехал попрощаться, а заодно и поохотиться с дядькой, больно уж тот интересно всё о лесной жизни рассказывал. Хороший парень, душа на распашку, а улыбчивый, видно в дядьку пошёл, радостно на мир смотрит, чуда ждёт.
Встретились по родственному, душевно. Егорыч любил племянника, один он у него был, любил как сына. Медком с дороги угостил, бражки предложил, хотя сам сомневался, не рано ли парню. Но тот отказался от браги, смутился и отказался.
– Ну и хорошо, и правильно, нахлебаешься ещё этой гадости.
Себе налил алюминиевую кружку и стоя, чуть отворотившись, выпил, – за встречу. Утёрся загрубевшей ладонью, сел напротив племянника и стал выспрашивать его о городском житье-бытье.
Тот с удовольствием жевал копчёную изюбрятину, запивал сладким, горячим, чаем и что-то захлёбисто рассказывал. Егорыч и не вдавался в его рассказ, слушал его в пол-уха, что-то размышлял про себя и просто радовался, что рядом родная душа.
– Завтра к вечеру на солонец пойдём, покараулим ночку.
– Только я не умею, ты хоть расскажи, что делать.
– Расскажу, всё расскажу, и покажу, тебе понравится. Ещё так понравится, что может, передумаешь на свой север ехать, останешься здесь, вместе промышлять будем, заживём красиво.
Назавтра была прекрасная погода, во всё небо лились потоки солнца, веял с низовьев лёгкий ветерок, ровно и упруго гудели над пасекой пчёлы, а в прибрежных кустах на перебой заливались соловьи, не замечая, что уже кончилось утро, и давно наступил день.
Мужики сплавали до ближнего залива, сняли сетёшки, выпотрошили пару ленков и заварили шикарную уху. Племяш с удовольствием хлебал большой, деревянной ложкой запашистое варево, закусывал огромными кусками свежей лепёшки, улыбался во всю рожу дядьке.
– Ну что, сейчас и пойдём на солонец-то?
– Нет, отдохнём малость, тут недалече, можно и ближе к вечеру отправиться.
– Тогда я с удочкой потопчусь по берегу, можно?
– А почему нельзя, валяй, покорми комариков, они дюже падкие на свежую– то кровь.
Ближе к вечеру мужики собрались на солонец. Племяш заметно волновался, но дядька подсмеивался над ним беззлобно, шутил, и это успокаивало.
Шагать лесной, мало заметной тропкой было трудно. Это дядька, он постоянно здесь лазит, а племяш был чуть изнежен городской жизнью, избалован асфальтом тротуаров, хоть и бодрился, но устал быстро. Лицо густо покрылось потом, спина тоже взмокла, ноги стали ватными и непослушными. Егорыч вовремя заметил усталость напарника и остановился на перекур. Комары, которые всю дорогу гудели сзади, с удовольствием облепили лицо, шею, уши, принялись за работу.
– Это ничего, это по началу маетно, а скоро привыкнешь, понравится.
Племяш уткнул лицо в запашистый мох, обхватил голову руками, спасаясь от навязчивых комаров, и отрешённо молчал.
Солнышко приближалось к горизонту, воздух становился прозрачнее и волнами наплывал, то, обдавая полуденным теплом, то, окатывая холодной сыростью. К комарам присоединились, пришли на помощь полчища почти не заметных, очень мелких мошек, – мокрец. Их укус почти не чувствуется, но вскорости те места, где поработал мокрец, всплывают и горят нетерпимо. Непривычные люди сдирают кожу до крови, а припухлость не проходит, порой, несколько дней.