Охотничьи страсти
Шрифт:
Егорыч одной рукой светил фонарём, а другой приложил карабин, прицелился перед мордой зверя и грохотнул оглушительно, так, что воздух в округе дрогнул, деревья ропотнули, и ручей на миг остановился.
Эхо выстрела стремительно бросилось к вершине распадка, и, вплетаясь в эхо, обгоняя его, ночь раскололась от бешеного рёва медведя. Он вскочил, а скорее даже подпрыгнул на месте от неожиданного близкого выстрела и ломанулся, что было мочи в сторону, но сослепу врезался всей тушей в сосну, на которой расслабился охотник. Удар был такой силы, что лабаз заходил ходуном, фонарик выскользнул и, разбрызгивая
Наконец, все падающие долетели, а убегающие убежали, но крик в ночи не прекратился. Это племянник, разрывая одежду на себе и на берёзе, карабкался обратно. Завывал при этом так, что сопки окрестные содрогались. Но вот и он начал помаленьку затихать, лишь чуть поскуливал в темноте, видимо добрался до какого-то предела, а может, просто берёза кончилась.
– Племяш, ты чего… слезал-то?
– Я… я… вроде, как … упал маленько. А это ты, что ли рычал-то?
– Не-е, не я, медведь приходил. Я хотел тебя порадовать, чтобы ты полюбовался, значит. Вот и подразнил его чуток.
– Н-ну, считай, что тебе всё удалось, только я где-то ружьё обронил,.. да и рюкзак с фонариком. Дядька, я здесь долго не продержусь, сильно тонкие сучья.
– А ты за ствол охватись, он выдержит, скоро уже светать начнёт.
– Охватись,… ствол-то совсем тонкий, сгибается уже.
– Тогда спустись пониже, а то опять… слезешь раньше времени.
Племяш замолчал, дядька тоже угомонился, стихло, успокоилось эхо выстрела и криков, прекратилось хлюпанье медвежьих ног по болоту. Весь распадок, да и окрестные сопки, будто вздохнули облегчённо и погрузились в предутреннюю дрёму. Откуда-то из небытия, из ничего, вдруг образовался туман, невесомый и прозрачный. Именно в тумане стали прорисовываться деревья, очерчиваться кусты и поляны. А звёзды, хоть и были ещё, но как-то вмиг стали тусклыми, бледными. Где-то в ключе раздалась первая, неуверенная трель,– соловей подбирал тональность. Приближался рассвет.
* * *
Мужики притащились на пасеку только к обеду, больно уж трудно шагал племянник. К тому же ногу повредил, видно, когда катапультировался ночью, по причине засыпания и резкого пробуждения. А рожа у него была, – тут никаких слов не хватит, скорее всего, комары устраивали в эту ночь невиданный банкет.
– Это ничего, ничего,– бормотал Егорыч, дожидаясь отстающего племянника,– это часто так, с первого раза не везёт. Ну, уж потом, как попрёт, только удивляйся успевай. Ничего, ничего, вот чуток отдохнём и на посевы пойдём. Вот где тебе понравится, там красота.
Племянник молчал, лишь отфыркивался от обильного пота, ручьём катившего по распухшему, раскрасневшемуся лицу. Хромая следом за дядькой, он мечтал только об одном: как он вытянется на кровати, в прохладной избушке и не будет вставать с этой кровати до самого своего отъезда.
Когда они вышли на поляну, где располагалась пасека, Егорыч сразу забеспокоился, побежал вперёд, потом резко развернулся и, толи радостно, толи с испугом в голосе, заорал:
– Ро-ой! Рой вышел! Давай быстрее, давай,
На молодой берёзке, на высоте метров четырёх или пяти, висела борода из пчёл. Видно было, что рой тяжёлый, так как берёзка наклонилась под его тяжестью, а кругом ещё летали, кружились пчёлы и продолжали прилепляться к основной массе. Казалось, что у них, у пчёл, какой-то праздник, торжество. И вся пасека знала об этом торжестве, все тоже радовались, звонко рассекали упругий воздух тысячи и тысячи стремительных насекомых. И действительно был праздник, действительно радость и возбуждение передались каждой семье, каждому улью, все видели и знали,– рождается новая семья. А роды, судя по всему, проходили весьма успешно. Вес «младенца», похоже, был внушительный, здоровье нормальное, да и погода очень благоприятствовала,– стоял жаркий, ослепительно солнечный день.
Даже племянник, совершенно не понимающий в пчёлах, тоже как-то засуетился, заволновался, хромать стал более уверенно и расторопно.
Егорыч уже слетал к домику, и теперь волок оттуда длинную жердь, старую, потрескавшуюся роевню, и тряпку с верёвкой.
– Давай, давай, подходи ближе, буду тебе урок пчеловождения преподавать.
Племянник неуверенно улыбался со стороны, с опаской поглядывая на висящий рой.
– Подходи, не боись, им сейчас не до тебя, они в эту пору почти не кусаются, так, редко совсем, когда уж доведёшь. Так что иди, поможешь мне малость, тебе понравится, увидишь, как я ловко с ними разделываюсь, забудешь свой север, захочешь пчеловодом стать!
Пчеловод привязал роевню на тонкий конец жерди, приготовил тряпицу, чтобы сразу закрыть пойманный рой, и стал объяснять помощнику, что нужно делать.
– Вот роевню поднимешь, под них подставишь, а я по берёзке стукну, рой и свалится в роевню. Опустим потихоньку, завяжем культурненько, и в омшаник. Они там остынут, успокоятся, а на завтра переселим их в отдельный дом, как положено. Вот и вся премудрость.
Племянник тяжело вздохнул, снял с плеча ружьё и положил чуть в сторонку, взялся за жердь.
– Не кусают, говоришь? А может, всё же, сетку бы надеть?
– О, точно, сетку-то я забыл. Да, ладно, не должны они.… Поднимай, пока не улетели.
Племяш, поднатужившись, поставил стоймя жердь с роевней, которая болталась из стороны в сторону, видно плоховато была привязана. Длины жерди чуть не хватало до висящего роя. Пришлось поднимать жердь на руках, это было тяжело и неудобно. Теперь уже раскачивалась не только роевня, но и жердь, да и сам племяш, топтался из стороны в сторону, пытаясь сохранить равновесие.
– Во, во, держи так, только поровнее.
Егорыч ухватился двумя руками за берёзку и, дождавшись, когда амплитуда колебания, в очередной раз подвела роевню в нужную точку, сильно встряхнул…
…Удачным было именно это встряхивание, почти все пчёлы сразу оторвались от ветки, на которой висели. Удачно попала в роевню только половина роя, и хоть роевня и наклонилась сильно, но пчёлы не вывалились, это тоже удачно. А вот вторая половина, со всего маха, свалилась на голову того, кто стоял внизу, кто жердь держал. Причём не просто на голову, а скользом, большая часть пчёл, завалилась за ворот племяннику. Что тут началось…