Охотничьи тропы
Шрифт:
Перетащив доски в дальний угол двора, Василий Иванович вернулся в дом и снова лег на кровать. Но сна не было попрежнему, и Лукин проворочался с бока на бок почти до рассвета.
Рано утром Василий Иванович услышал слова жены:
— Лайка прибежала.
Он поспешно вскочил с постели, подошел к окну и тут увидел, что Лайка, свернувшись калачиком, лежит на том месте, где был ее домик…
Василий Иванович оделся и вышел во двор. Он молча вынес из угла груду досок и сосредоточенно начал сколачивать разрушенную ночью конуру.
В это время скрипнула калитка и через высокий порожек перешагнул Андрей Новоселов.
— Собака-то у меня убежала, — проговорил он. — Цепочку порвала…
Василий Иванович, бросив молоток, широко зашагал в дом. Он тотчас же вышел оттуда и, протягивая Андрею деньги, сказал:
— Возьми. Передумал я…
Новоселов, помедлив, неохотно сунул деньги в карман и, глубоко вздохнув, промолвил:
— Та-ак… Пропал, значит, у меня нынешний сезон…
— Почему пропал? — поднял на него
И Василий Иванович снова застучал молотком.
Никандр Алексеев
ДЕВЯНОСТО ПЕРВЫЙ
Александр Куликов
МЕДВЕЖАТНИКИ
Есть в Горно-Алтайской области село Уважан. Окутанные голубоватой дымкой в летние погожие дни лежат за долиной горные хребты. В узких ущельях пенятся о камни беспокойные, вечно торопливые реки. Зеленым ожерельем охватывает горы тайга, забирается высоко по склонам и, чем выше, тем реже она, и вот, словно устав подниматься на высоту, остается тайга внизу, и только отдельные деревья-смельчаки еще продолжают свой подъем, но потом исчезают и они. Выше, сияя белизной, лежат вечные снега — белки. Редко человек посещает эти поднебесные высоты, и только медведь — хозяин тайги — уходит в знойные июльские дни к белкам, в прохладу снежных вершин. А за зверем идет человек, отважный охотник-медвежатник. Идет день, два, три, неделю, не теряя следа, пока не встретится с ним и не вступит в единоборство.
Петр Степанович Подпоев из Уважана смутно помнит тот год и день, когда он впервые вышел в горы на охоту за медведем. Было это тому назад лет пятьдесят. И все эти полвека он слыл в аймаке одним из лучших охотников по медведю. Когда его спрашивали, сколько он привез домой за свою жизнь звериных шкур, старик Подпоев отвечал, прищурив глаза, начавшие слезиться от старости:
— Да полтораста, поди-ка, будет.
И Петр Степанович припоминал, что сто двадцатую отметку на ружье он сделал в тысяча девятьсот двадцатом году. А потом уж так счет вел, по памяти. Старое ружье с отметками отобрали белобандиты, а пока появилось новое, с точного счета убитому зверю старик сбился.
Многие в Уважане занимались охотой. Промышляли белку, лису, колонка, горностая. Ходили и по медведю. Подрастало в Уважане и молодое поколение охотников промысловиков, смена старикам. И среди них особенно отметил Петр Степанович 14-летнего Михаила Папина.
Молодой охотник промышлял белку, ставил капканы на лис и мечтал убить медведя. Старик Подпоев любил вспоминать интересные случаи на охоте, рассказывать о хитростях зверя. Миша всегда, затаив дыхание, слушал старого, с иссеченным морщинами лицом охотника, и в его воображении вставала картина поднявшегося на дыбы разъяренного зверя. Он с ревом идет на охотника, а тот, установив ружье на упоре, смело ждет его, подпуская на верный выстрел. Пословица говорит: «на ловца и зверь бежит». Однажды старик взял Михаила Папина с собой на охоту. Они уехали далеко в хребты. На медведя натолкнулись неожиданно. Собаки выгнали его из пустого малинника. Оторванный от приятного занятия, отбиваясь от наседавших собак, зверь выскочил из зарослей на тропу.
— Твой зверь, Михайло, — сказал старик. — Вот тут становись, с упора ловко бить, — указал он на сваленную бурей пихту. — В голову бей. Торопиться зачем? Куда он уйдет от двух охотников?
Михаил встал за вывороченный пень. Старик отошел в сторону на открытое место. Отмахиваясь от собак, медведь шел по тропе к бурелому. Михаил посадил на мушку морду зверя и, увидев налитые злобой маленькие глаза, преодолев охватившее его волнение, нажал на спуск.
Зверь взревел, поднялся на дыбы, сделал несколько шагов вперед и упал.
— Вот ладно, — одобрительно проговорил Подпоев, настороженно подходя к лежащему в траве медведю. — Что зря заряды тратить. Хороший охотник одним бьет!
На обратном пути старик, попыхивая трубкой и оглядывая ехавшего рядом Михаила с притороченной к седлу медвежьей шкурой, довольно улыбался и, погоняя игреневого коня, думал: «Хорошим охотником будет парень».
А молодой охотник ничего не замечал вокруг. Не слышал, что говорил ему старик. Покрытое густым загаром лицо его и глаза цвета алтайского неба сияли торжеством. О-оо!.. Какой завистью загорятся глаза его сверстников, когда он важно соскочит с коня и будет нарочито медленно отвязывать от седла шкуру зверя.
Красива погожая осень в горах. Среди темной зелени хвойного леса пылают багрянцем кусты черемух и осин, золотые широкие тропы березняка тянутся по склонам гор. Утрами из глубоких ущелей наплывают туманы, расползаются по склонам, влажным покрывалом кутают вершины. Но вот поднялось над горами солнце, заклубился туман и, колыхаясь, опустился вниз. И вот уже засеребрилась внизу речка, запылали яркими кострами и золотом склоны, и только в теневых местах ещё стелется над речками ночной гость.
В такие дни, когда садится туман на землю, предвещая ясную погоду, в тайге стоит безветрие и слышен невнятный шорох слетающих с деревьев листьев. Но приходит свое время, налетает с холодных белков ветер, срывает с деревьев лист, устилает землю желтым шуршащим ковром. И, чуя приближение зимы, бродит медведь по тайге в поисках удобного места для долгой зимней спячки.
В один из дней поздней осени, когда глухо шумела от ветра тайга и временами из низких серых туч сыпалась на землю снежная крупка, тропой по горному развалу неторопливо ехали два всадника, одетые в полушубки и шапки-ушанки. За спиной у них были ружья. Усталый вид коней, забрызганных по брюхо грязью, притороченные к седлам туго набитые вьюки, прокопченные ведерки, все это говорило о том, что путники проделали большой путь и не на короткий срок собрались в тайгу. Позади бежала собака — крупная промысловая лайка. Ехавший впереди старик с лицом, изборожденным глубокими морщинами, казалось, дремал, слегка покачиваясь в седле. Второй — молодой с раскрасневшимся от ветра и ударов снежной крупки лицом, напевал вполголоса какую-то песню. Живым быстрым взглядом юноша внимательно осматривал местность, точно стараясь, запечатлеть в памяти каждый шаг пути. Ничего примечательного и привлекательного для глаза вокруг не было. Обросшие седым мхом ели и пихты стояли по сторонам; огромные валуны, покрытые серым лишайником, лежали там и сям. Местами тропа втискивалась, как в ущелье, в гранитные сбросы, то опускалась по склону, то поднималась, огибая камни на пути.