Охотничьи тропы
Шрифт:
Отбежавший в сторону Папин, не услышав выстрела Подпоева и увидев его без ружья, понял, что с ним произошло неладное. Не теряя ни секунды, он посадил на мушку голову медведя с застрявшими в бурой шерсти иглами хвои. Когда рассеялся дым от выстрела, Михаил с облегчением вздохнул, увидев лежащего медведя и стоящего рядом с ним старика.
— Хорошо стрелял! — Петр Степанович ласково взглянул на юношу. — С ружьем грех вышел. Осеклось. Одному не управиться бы со зверем. Не прежние годы, — вздохнул старик.
Вечером у костра Михаил Папин аккуратно вырезал на ложе ружья свою пятнадцатую отметку.
Двадцать первый медведь, убитый Михаилом Папиным за четыре года охоты, достался ему тяжело…
В горно-алтайской
Добравшись до валежины, Михаил передохнул, выбрал удобное место между сучьями для упора ружья. Раскатистый выстрел разнесся по долине. Медведь взревел, бросился бежать. Михаил выстрелил второй раз. Третий раз он стрелял уже по упавшему зверю.
Михаил вышел из-за бурелома. Спущенный с привязи Окол несся с горы к лежащему зверю. Неожиданно медведь вскочил и, увидев подходившего охотника, бросился к нему. Михаил, не успев перезарядить ружье, побежал вниз. Зверь в несколько прыжков догнал его, ударом лапы сбил на землю и навалился всей тушей. Михаил почувствовал сильную боль в левой руке. Правой он ухватился за щеку зверя и, преодолевая боль, напрягая все силы, пытался оттянуть его морду от руки. Началась неравная борьба. «Перегрызет руку, — подумал Михаил. — Где же Манеев?»… Прижатый к земле, он не мог видеть сбегающего с горы Манеева. Собрав остатки сил, он рванул на себя морду зверя. Выпустив руку, тот впился ему в живот.
Окол с неистовым лаем рвал медведя, отскакивал и снова набрасывался на него. Разъяренный зверь вскочил и кинулся на собаку. Михаил приподнял голову. Прозвучал выстрел, другой. «Высоко берет», — отметил Михаил. Правой рукой он дотянулся до ружья. Рядом лежал большой камень. Стиснув зубы от боли, он положил на него ружье, перезарядил. Отбросив собаку, медведь уже снова шел к нему.
Михаил стрелял почти в упор. Зверь качнулся и упал за камнем.
Зима покрыла тайгу и горы толстым слоем снега. Всякий зверь на снегу свою метку оставит. Сложными узорами звериных троп расписана белая пелена. Опытный охотник-следопыт распутает каждую замысловатую петлю, определит свежесть следа, голодный или сытый проходил зверь. Нет в зимней тайге только следов тех четвероногих, кто, забившись в глубокие норы, проводит в спячке долгую зиму. Не станет охотник искать зимой барсуков, — попробуй, отыщи! Другое дело — медведь. Забрался он с осени после первого зазимка в логово, завалился на мягкую подстилку из сухого мха, листьев и травы и спит в полное свое удовольствие. Проносятся, над ним со стоном и визгом бураны, трещит мороз, валит снег, — нет следа к медвежьему жилью. Но опытного охотника-медвежатника не перехитришь. По другим следам найдет его логово, поднимет с лежки зверя…
Михаил Папин повел на отыск берлоги своего ученика по промыслу Павла Клепикова. В первый раз вышел на медведя молодой охотник. Собаки не было с ними, снег по тайге лежал глубокий. Охотники бежали на лыжах целый день. Впереди — Михаил, за ним по проложенной лыжне — Павел.
Еще осенью заприметил Михаил то место, куда они сейчас шли. «Ляжет тут на зиму зверь», — решил он тогда. В зарослях малинника Михаил отыскал многочисленные следы зверя, а поломанный молодой рябинник говорил о том, что он лакомился ягодой. Уйти далеко не мог.
Крутая гора опускалась в узкое ущелье, заваленное камнями и буреломником.
В тайге уже начинались сумерки, когда охотники пришли на место. Под большим кедром они расчистили лыжами снег, нарубили толстого сухостоя, мягких пихтовых лап, разожгли костер. Когда огонь прогрел землю, они перенесли его на другое место, а на кострище набросали пихтовых веток и улеглись, как на печке, коротать ночь. Долго она длится зимой, но вот приходит и ей конец, меркнут одна за другой звезды в начинающем светлеть небе и синева рассвета ложится на горы. Поднялось над хребтами зимнее солнце, ослепительно засиял снег и снова зашуршали по белому покрову тайги лыжи бегущих охотников.
Берлогу охотники нашли в ущелье, под сухой заваленной снегом лесиной. Узорчатым серебряным сплетением навис над отдушиной куржак. Охотники обошли вокруг берлоги.
— Топчись здесь сильнее, — сказал Михаил и стал разбирать завал у устья.
В берлоге не было никаких признаков жизни. «Может, пуста она», — подумал Михаил, но поднимающийся над отдушиной легкий пар говорил, что берлога обитаема. Он забрался наверх и склонился над отдушиной. Вместе с паром вылетал оттуда и знакомый запах зверя. Папин, вырубив стяжок, сунул его в отдушину. Зверь в берлоге рюхнул и смолк. Охотник ткнул стяжком еще несколько раз. Ворчание разбуженного зверя послышалось чаще, потом, неожиданно для охотников, медведь выскочил через полуразобранное устье. Ослепленный солнцем, он сделал от берлоги несколько скачков и остановился. Михаил выстрелил. Медведь взревел и побежал под гору. Стоявший поодаль от берлоги Клепиков растерялся, не выстрелил. Пока Михаил перезаряжал ружье, зверь скатился под гору и скрылся за скалой. Охотники уже намеревались пойти за ним, как вдруг из берлоги выскочил годовалый медвежонок и побежал по следу за медведицей. Михаил свалил его с первого выстрела.
Большая медведица со скатавшейся чернобурой шерстью зализывала за скалой рану. Когда раздался выстрел, она вскочила и, тяжело проваливаясь в снегу, пошла на гору, оставляя за собой пятна крови. На вершине невысокого хребта она остановилась, как бы раздумывая, куда ей итти. Внизу в распадке чернела тайга. Низкое зимнее солнце не заглядывало туда. На безлесном гребне хребта снег местами сдуло. Медведица шла некоторое время по гребню, по черным каменистым лысинам, потом спустилась в распадок.
Зимний день короток и, пока охотники снимали с медвеженка шкуру, стаскивали к ночному стану мясо, в тайге уже начали ложиться сумерки. Михаил, встав на лыжи, побежал посмотреть след ушедшей медведицы. По следу он дошел до вершины хребта, прошел по гребню, но в распадок не стал спускаться, решив, что раненый зверь за ночь не уйдет далеко по глубокому снегу.
Вершины дальних хребтов еще сияли под опустившимся за горы солнцем. Вдали приветливо блеснул огонь костра, разложенного на стану.
Всю ночь в тайге постукивал мороз. Дым костра широким столбом поднимался в звездное небо. Михаил спал плохо, часто просыпался. В ночной тайге царило безмолвие, но ему казалось, что далеко от стана поскрипывает снег в логу; вот донесся как будто сухой короткий треск, словно кто-то тяжело наступил на валежник ногой. И снова тишина. Перед рассветом Михаилу приснилось: подошла медведица к их стану и с ревом разбрасывает костер. Он вскочил, продрогший от забравшегося под полушубок мороза. Начиналось утро. Стучал в стороне по кедру дятел, кричали клесты, осыпая снег, прошла на кормежку белка. Охотники позавтракали оставшейся от ужина медвежатиной и пошли по следу. Они спустились в распадок, потом след повел их по склону горы, обогнул ее и, сделав большой круг, перешел через речку. Уже далеко за полдень след медведицы вывел их снова на гребень хребта недалеко от стана и здесь затерялся в оголенной от снега каменистой россыпи.