Охотницы
Шрифт:
— Со мной можно идеально сосуществовать, и ты это знаешь, — говорю я. — А сейчас, если не возражаешь, я собираюсь одолжить твой дом, чтобы переодеться.
Деррик взлетает с моего плеча и возвращается на стол. Подозреваю, что во время моего отсутствия будут украдены еще детали.
Я закрываю за собой дверь гардеробной и нажимаю на кнопку, чтобы включить свет. Вряд ли хоть какие-то платья остались на полках. Воздух наполнен ароматом роз. Я неохотно признаю, что Деррик прав — пахнет действительно божественно.
Я быстро развязываю бант,
Осмотрев себя, я обнаруживаю пять поверхностных и четыре глубоких пореза, рассекших веснушчатую кожу прямо под грудью. На глубокие нужно будет наложить швы.
Я провожу пальцами по воспаленной коже на ребрах. Никто не знает, что под красивыми платьями я скрываю тело с рубцами, порезами и синяками. Старые раны покрывают мои бедра, живот, спину. Они мои медали. Мои тайные символы выживания и победы. И мести. Я могу назвать каждого фейри, оставившего шрам. И я помню, как убивала каждого из них.
Со вздохом я откидываю крышку сундука, достаю швейный набор, ложусь на пол посреди разбросанных платьев и поворачиваю ключ в основании шкатулки. Крошечные механические паучки ползут по моей груди и животу, накладывая швы на израненное тело.
Я закрываю глаза. И слушаю движение их тел, шепот крошечных механических деталей, трущихся друг о друга по мере того, как тонкие ножки пробираются по моей коже.
Они колют меня снова и снова, прижигая и протягивая тонкую нить сквозь мою чувствительную плоть. Наконец я чувствую, что они закончили и ползут обратно в шкатулку.
Я открываю глаза и кладу набор обратно в сундук. В гардеробной царит тишина. Мои талия и грудь покрыты кровью из четырех заштопанных ран, которые станут новыми медалями.
Я тянусь за тканью, чтобы стереть кровь, и достаю из-под платьев старый изношенный тартан.
У меня перехватывает дыхание, на глаза наворачиваются слезы, а грудь начинает болеть.
Я заталкиваю тартан в сундук и с шумом захлопываю его, пытаясь перевести дыхание.
Это, должно быть, Деррик выкопал тартан из самого дальнего угла гардеробной.
Как бы мне хотелось сжечь его, пусть даже это последнее напоминание о матушке! Мне удалось спрятать тартан прежде, чем отец приказал убрать из дома ее самые любимые вещи. Он сказал, что больше не может их видеть, словно их присутствие дает ему надежду на ее возвращение.
Я все понимала. Даже это последнее напоминание о матери делает ее отсутствие более ощутимым. Поэтому тартан остается спрятанным там, где мне не хочется обнять его, или заснуть с ним, или надеть его в тщетной попытке притвориться, что она все еще жива. Притворство лишь сделает реальность еще более мучительной.
Я хватаю с пола маленький носовой платок и опускаю его в кувшин с водой, который Деррик оставил для меня возле выставленных в ряд туфель. Он всегда предвидит, что я приду домой с ранами, которые нужно промывать. Он ни разу не ошибся.
Я осторожно вытираю покрытую кровью кожу и надеваю ночную рубашку. Когда я выхожу из гардеробной, Деррик, скрестив ноги, сидит на моем рабочем столе, перебирая металлические детали и, несомненно, решая, какую из них украсть следующей.
— Убирайся оттуда, — говорю я, щелкая выключателем, чтобы зажечь камин. Искры под углем быстро превращаются в пляшущее пламя. Я бросаю окровавленную ткань в огонь.
Деррик взлетает, чтобы устроиться на спинке большого розового стула, стоящего возле дивана.
— Но они просто валяются там, блестят себе и не используются.
— Как насчет другого занятия, которое поможет тебе потренировать пальцы? — Я поднимаю разорванное бальное платье. — Видишь? Оно полностью испорчено, как раз как ты любишь.
Вокруг него появляется ореол света.
— Какого черта произошло? — оживляется Деррик.
— Выходец, — отвечаю я.
Я бросаю платье, и Деррик с легкостью ловит его за рукав. Я знаю, что пикси сильнее, чем выглядят, но эта его непринужденная сила не перестает меня удивлять.
— Не стесняйся работать с ним.
Я наконец-то научилась не говорить «спасибо» за то, что он штопает мои платья. Благодарность сильно оскорбляет фейри.
Деррик бросает платье на диван и оценивает ущерб.
— Почти достал тебя, не так ли?
— Почти.
Я прижимаю пальцы к новым медалям. Они все рассказывают истории, каждая свою, отдельную и значительную. Одна отметина, самый длинный шрам, идущий вдоль позвоночника, — первая из полученных мною. Она рассказывает историю о девушке, которая только-только потеряла мать и едва не умерла сама, когда вышла в мир, вооружившись железом. Девушке, которая потом превратилась в убийцу.
Я сажусь в свое рабочее кресло и беру в руки старинные часы на цепочке, лежащие среди обрезков металла.
— Конечно, я застрелила его, — бормочу я.
— Отличная работа, — говорит Деррик. Он поднимает мое платье, чтобы осмотреть его, и взмахивает крыльями. — Ты забрала его голову?
Его голос полон надежды. Крошечные феи действительно ненавидят больших фейри за то, что те такие жалкие и живут за счет энергии более слабых существ. Они считают это низостью.
— Конечно нет. Что, черт возьми, я буду делать с головой выходца?
Он начинает сиять сильнее, кожа отливает золотом.
— Возьми ее в качестве трофея, насади на кол и выставь в саду за домом, где все смогут ее оценить.
— Деррик, это отвратительно!
Но на самом деле шутка мне нравится.
— Ты так думаешь? — Он достает из своего мешка иголку и нитку. — Во времена моей молодости мы демонстрировали наши трофеи, танцевали вокруг них и объедались фруктами.
— Я не знаю, что ответить на это.
Деррик только улыбается и начинает зашивать мое платье.