Охотник на ангелов
Шрифт:
В тот же вечер мы с Тиа стали мужем и женой. Ларс привел нас в святилище, произнес слова свадебного обряда и капнул свежей бараньей крови на каменный жертвенник. Все просто и без затей. Никакого долгого сватовства, уговоров, особых приготовлений, как у нас…
И свадебного пира так такового тоже не было — пришло лишь несколько старых друзей Ларса да подруги Тиа. Последних, кажется, больше привлекал я сам, чем наша свадьба — их просто распирало от любопытства: впервые так близко увидеть бескрылого мужчину… Я чувствовал, как на кончиках их языков так и вертятся не совсем приличные вопросы.
Присутствовала,
Вечер прошел весьма скромно. Жена одного из старейшин приготовила нехитрые блюда (в основном из мяса горных баранов с пряностями), мы выпили душистый настой из укрепляющих и возбуждающих трав, немного поели, поговорили. Я рассказал историю своего знакомства с Тиа, она, смеясь, показала, как нежно и преданно я ее лечил. Затем гости спели несколько традиционных свадебных песен и начали потихоньку расходиться. В качестве свадебных подарков нам достались три хорошо выделанные бараньи шкуры, которые и стали нашей брачной постелью.
Отец Тиа ушел ночевать к своему старинному другу, оставив дом в полном нашем распоряжении. Мы решили, что пока будем жить в комнатушке Тиа — до тех пор, пока не построим собственную хижину, где заживем долго и счастливо. По крайне мере, я очень на это надеялся.
Мои семейные обязанности определились довольно быстро — я отвечал за ведение домашнего хозяйства. Ларс и Тиа почти все дни проводили в небе, охотясь на коз и баранов, а я собирал хворост на горных кручах и таскал воду из речушки, протекающей внизу, в расщелине. Не сказать, чтобы эти дела были особо тяжелыми, но и слишком легкими их не назвать нельзя. Попробуйте-ка с полным кувшином воды на плечах подняться по обледенелым камням на крутую гору! Или собрать охапку хвороста среди колючих, густых кустарников, покрывающих соседние склоны. Но главным было даже не это. Больше всего меня доставали насмешки Рея и его юных друзей.
Дело в том, что заботы по дому традиционно считались у ангелов делом женским, и их выполняли жены, в основном бескрылые. Я же был мужчиной, к тому же охотником… Рей и его свора (а как иначе назвать этих прилипал и подпевал?) не упускали случая, чтобы не позубоскалить по этому поводу.
— Эй, Трой, — кричали они, когда я, нагруженный большим кувшином, карабкался по узкой тропинке наверх, — подбери платье, а то оступишься!
Или еще обиднее:
— Трой, детка, как ты себя чувствуешь? Не беременный еще?
Пару раз я не выдерживал и хватался за нож, который постоянно носил на поясе, но каждый раз они, смеясь, срывались с места и улетали.
— Я с женщинами не дерусь, — высокомерно заявлял Рей, паря в небе над моей головой, — тем более с бескрылыми.
А дружки поддерживали его радостным гоготом.
Я кричал, что они трусы, что недостойны называться мужчинами, что готов драться с каждым из них и со всеми вместе, но все бесполезно. При моем приближении Рой и приятели разлетались в разные стороны, чтобы с безопасного расстояния издеваться надо мной.
Вступить в прямую схватку со мной никто из них не рисковал — им было понятно, что так просто меня не одолеть. К тому же закон ангелов был на моей стороне — я являлся полноправным членом племени и пользовался всеми правами. В том числе правом защищать свою честь с оружием в руках. Следовательно, я мог вызвать на поединок любого летуна.
Но для боя требовалось, чтобы вызов одобрил совет старейшин, а там большинство было не на моей стороне. Да чего скрывать — почти все ангелы, особенно молодые, считали меня чужаком в селении и рады были бы рады избавиться от меня. Или хотя бы сделать мою жизнь невыносимой, чтобы я поскорее убрался сам.
Лишь страх за свою жизнь останавливал слишком ретивых летунов от крайних мер. Прими мой вызов — и пришлось бы реально рискнуть своей жизнью. Я был очень опасен — ловок, силен, быстр и зол. И одно дело — издеваться сверху, находясь в безопасности, и совсем другое — биться на ножах на земле. Да еще с таким умелым противником, как я.
Рей и его друзья надеясь, что я когда-нибудь сорвусь и прилюдно ударю кого-нибудь из них. И тогда совет племени может принять решение о моем изгнании. Поэтому при всех дружки Рея старались меня не задевать, и мне, в свою очередь, приходилось скрывать свою злость и делать вид, что все нормально. А поймать и как следует отколошмать в укромном месте кого-нибудь из них не получалось — они были слишком осторожными и при первой же опасности взмывали вверх. Мне оставалось лишь грозить кулаком им вслед и скрипеть зубами от злости.
Одна отрада — моя Тиа. Мы проводили вместе все долгие зимние вечера. Тиа рассказывала мне историю своего племени, а я пел наши песни и старинные баллады. Часто на наших посиделках присутствовала Лея.
С ней я вообще очень сблизился в последнее время — между нами возникло настоящее чувство, как между родными братом и сестрой. Лея нередко расспрашивала меня о нашей матери, я рассказывал ей. Я видел, что ей иногда было очень тяжело и больно слышать о том, как хорошо и счастливо мы живем в нашей семье, как мать трогательно заботится о нас, детях, как преданно любит своего мужа, Каса… Но я ничем не мог ей помочь — наша мать не захотела с ней встречаться, и это было ее право.
Лея, разумеется, не была ни в чем виновата — ни в том, что Лану похитил ее отец, Тор, что насильно взял ее замуж, что родилась она, красивая крылатая девочка. Лее очень хотелось материнской ласки, тепла, заботы или хотя бы слов участия и одобрения, но ничего этого не было. Она росла при суровом, немногословном отце, а после его гибели — при властном и строгом вожде племени. И лишь Тиа была ее верной, преданной подругой, всегда и во всем поддерживающей и все понимающей.
Тиа часто защищала Лею от нападок своего отца, особенно когда тому казалось, что девочка ведет себя слишком дерзко. «Она же сирота! — напоминала Тиа, — у меня есть хотя бы ты, а у нее — вообще никого!» И храбрый Ларс отступал и прощал Лее почти все.