Охотник за бабочками 2
Шрифт:
Ладони обожгло отдачей. Глаз остался на месте.
Существо даже не покачнувшись, улыбнулось, нагло продолжая пялиться на меня. В пасти у него зубов не оказалось. И это немного успокоило. Но зато там было полно бешено вращающихся кружочков. Очевидно острых. Именно этими кружочками глазастое ухватилось за мою кувалду и в один момент превратило ее в плоский в дырочку лист. А потом улыбнулось еще раз.
Статистика собранная мною за годы работы охотником за бабочками показывает, что с места неудавшейся охоты я всегда уходил гораздо быстрее, чем приходил. Не стал я портить
— Вы видели? — спросил я первым делом, скидывая гермошлем, — Как она молоток-то!
— Не молоток, а кувалду, — поправил Вселенский и добавил с укоризной в голосе, — Списывать как инструмент станем. По акту, или как украденное?
Пока решали с криками, как лучше списать подотчетные приспособления Корабля, глазастое существо развернулась к нам дюзами и, обдав жаркой вспышкой, двинулось прочь.
— Уходит сволочь, — Кузьмич, не принимавший участие в дебатах, тыкал крылом в центральный обзорный, где уменьшалась в размерах недавно вылупившаяся из Саркофага инопланетная гадость.
— И даже не торопится, — это я присоединился к первому помощнику. Спорить с Кораблем можно долго и нудно. А делом кто заниматься будет?
Вселенский и сам понял, что был не прав.
— Ладно, командир, спишем все на ржавчину. А пока, до составления акта, в котором ты обязательно должен подписаться, следую за беглецом. Командир, а можно я под шумок и пару килограмм гвоздей спишу. Тебе то разницы никакой, а мне спокойней.
То, что происходило в последующие два дня никак нельзя было назвать погоней. Глазастое существо, получившее промеж членами нашей команды имя «цыпленок» совершенно спокойно, не обращая на нас ровно никакого внимания летело к одной ей известной цели.
Мы со своей стороны, старались не слишком приближаться к Цыпленку. По ходу преследования, конечно, постреливали иногда, чтобы не забывала с кем имеет дело. Но все снаряды, заряды и пули, странным образом возвращались обратно, причиняя Вселенскому Очень Линейному легкие, а иногда, и тяжкие, механические повреждения. Корабль, конечно, все быстро заделывал, но с каждым разом все неохотнее соглашался «запузырить» по Цыпленку.
— Нечего боеприпасами швыряться, — ворчал он в ответ на просьбу Кузьмича поджарить Цыпленка напалмовым вакуумным зарядом, — Вот когда к его мамочке прилетим, нам наши пушки больше понадобятся.
Упоминания о предполагаемой мамаше явно дезорганизовали нашу команду. В некоторые моменты преследования со стороны отдельных членов, не стану конкретно отмечать кого, следовали пожелания прекратить погоню и вернуться на Землю.
— У меня аж крылья от тоски сворачиваются, — говорил этот некто, накручивая круги вокруг моей головы и мешая придумывать версии обламывания цыпленка, — ПаПА твоему скажем, что боролись до конца, но ничего не получилось. Я подтвержу. Корабль подтвердит. Хуана никто и спрашивать не станет. Давай командир, а?!
За подобные панические настроения этот член экипажа, имя которого я сознательно не упоминаю, потому как ему еще жить да жить, получил два часа карцера. Всех поразила суровость наказания, но никто даже не пикнул. Мы все-таки находились на боевом корабле, где разные там сюсюканья не в моде.
После трех часов пребывания в карцере, член экипажа, имя которого не упоминается, с места наказания не вернулся. И я, как командир корабля, решил проверить, все ли с ним в порядке. Обнаружил я его на месте, в карцере. Но на свою беду, назначая наказание, я подзабыл, что данный отсек у нас полностью завален сухарями. В итоге сухарный запас Вселенского был основательно подорван.
По окончанию вторых суток панике поддавался и Волк. Он начал намекать мне, что пора вспомнить запах свежескошенного сена, послушать земных сверчков и поклониться могилам предков. На что я посоветовал ему понюхать Кузьмичевские сухари и послушать хруст все того же Кузьмича, поглощающего сухой хлебный запас. А что касается могил предков, то их вполне может заменить кулек с землей, взятый в полет по совету паПА.
Признаться честно, я и сам в определенный момент преследования окончательно упал духом. И дело даже не в эфемерной мамаше Цыпленка. Все это ерунда. Никого у него нет. Звезда Смерти создавалась не для этих целей. Беспокоило меня другое. Безысходность нашего положения. Лететь, глотая поднятую Цыпленком звездную пыль не слишком приятно. Опять же, сколько лететь? И будет ли всему этому логический конец?
Но в эти трудные минуты меня всегда поддерживала память о куколке. О ее губах, которые я как следует и не опробовал. О теле, за которое мог получить по морде. И о ее просьбе, обязательно найти ее, где бы она ни была. Частенько, валясь к гамаке, представлял себе, что рано или поздно я освобожу Ляпушку от лап ненавистного КБ Железного. Как кинется она мне на шею, обнимет, поцелует и все такое прочее.
Именно за представлением всего такого прочего меня застало сообщение орт Вселенского Очень Линейного Корабля.
— Командир! У нас гости.
Приволакивая за собой правую ногу, которая затекла от долгого лежания в неудобном гамаке, я поплелся в командирскую рубку, не ожидая от прибытия гостей ничего хорошего. В последнее время жизнь не баловала нас хорошими гостями. Министр, безусловно, не в счет.
— Командир на палубе, — вскочил Кузьмич и вытянулся по стойке смирно. От скуки и не так с ума сойти можно.
— Вольно, — лучше бы порядок навел. Куда не плюнь везде крошки от сухарей.
— Вольно, — первый помощник расслабился и доложил обстановку, — В двадцати световых замечен летательный аппарат. Движется параллельным курсом, но все время приближается. Расчетная точка соприкосновения через тридцать минут.
— Это ж какая у него скорость? — удивился я.
— Да уж не наша супер современная колымага, — ехидно растянулся в улыбке Кузьмич, — Только и можем, что звезды рисовать незаслуженные.
— Хватит, Кузьмич, — я поскреб щетину. Надо бы побриться, — Волк делает все возможное. И невозможное, кстати, тоже. Не его вина, что этот отморозок нам не по зубам. Так что там с летательным аппаратом?