Охотники на мамонтов
Шрифт:
— Я понимал, что это тревожит тебя, но был убежден, что когда ты получше узнаешь людей, то полюбишь их.
— Но это было не просто знакомство с новыми людьми. Это была встреча с Другими. Так их называли в Клане, и хотя мне всю жизнь твердили, что я тоже из племени Других, но сама я все-таки считала себя членом Клана. Когда меня прокляли и я осознала, что не смогу вернуться в Клан, мне было страшно даже подумать о встрече с какими-то племенами Других. После того как мы с Уинни подружились, мне стало еще страшнее. Я не знала, что делать, и боялась, что Другие не позволят мне жить вместе с лошадью — убьют или съедят ее. Я боялась, что они не позволят мне охотиться. Мне не хотелось жить с людьми, которые стали бы
Воспоминания о собственных страхах и тревогах неожиданно привели Эйлу в состояние странного нервного возбуждения. Она вскочила и направилась к выходу из пещеры, затем отбросила в сторону тяжелый защитный занавес и, выйдя на широкий каменистый карниз, поднялась по нему к вершине этой высокой скалистой стены. Стояла холодная ночь. Звезды, пронзительно ярко блестевшие в бездонной черноте неба, казались такими же ледяными, как обжигающий ветер. Слегка съежившись, она обхватила себя за плечи и, растирая их ладонями, дошла до конца выступа.
Эйла уже начала дрожать крупной дрожью, когда почувствовала, что мягкий теплый мех опустился на ее плечи. Повернув голову, она увидела Джондалара. Он обнял ее, и она тесно прижалась спиной к его теплой груди.
Джондалар, наклонив голову, поцеловал Эйлу и сказал:
— Здесь такой холод. Давай вернемся к нашему теплому очагу.
Эйла позволила ему увести себя, но, войдя в пещеру, задержалась у входа, завешенного тяжелой шкурой, которая защищала ее от холодных ветров со времен первой зимы, проведенной в этом каменном убежище.
— Когда-то эта шкура была моей палаткой… Хотя нет, это была палатка Креба, — поправила она саму себя. — Только он никогда не пользовался ею. А я стала пользоваться, когда мужчины включили меня в число женщин, сопровождавших их во время охотничьих вылазок. Они охотились, а мы разделывали туши и оттаскивали их в пещеру. Но я не считала, что это моя личная палатка. Она принадлежала Кребу. И, уходя из Клана, я взяла ее с собой, подумав, что Креб не стал бы возражать против этого. Я не могла спросить у него разрешения. К тому времени он уже умер, но если бы даже был жив, то не смог бы поговорить со мной. Меня прокляли… — Слезы текли по ее щекам, но она словно не замечала этого. — Я была мертва. Только Дарк еще воспринимал меня как живое существо, он был слишком мал и не понимал, что ему запрещается даже видеть меня. Ох, Джондалар, как мне не хотелось оставлять его там, — всхлипывая, сказала Эйла. — Но я не могла взять его с собой. Ведь я действительно легко могла умереть. Кто знал, что могло случиться со мной…
Джондалар растерялся; не зная, что сказать ей, как лучше утешить, он обнял Эйлу и просто дал ей выплакаться.
— Мне так хочется вновь увидеть его. Каждый раз, глядя на Ридага, я вспоминаю Дарка. Если бы он мог быть сейчас со мной. Возможно, тогда нас обоих приняли бы в племя Мамутои.
— Постарайся не думать сейчас об этом, Эйла. Ты очень устала. Давай-ка ложиться спать, — сказал Джондалар, подводя ее к меховому ложу, но на душе у него тоже было неспокойно. Ему не хотелось поддерживать разговор на эту тему, слишком уж нереальны были ее желания.
Эйла послушно подошла к лежанке. Не говоря ни слова, Джондалар помог ей раздеться и, уложив в постель, закрыл ее меховым покрывалом. Подбросив дров в костер, он сгреб угли в кучку, чтобы они дольше держали тепло, а затем и сам быстро разделся и лег рядом с Эйлой. Обняв ее, он нежно, едва касаясь, поцеловал ее губы.
Легкое, дразнящее прикосновение вызвало желаемую реакцию, он почувствовал, как ее тело откликнулось на его ласку. Такими легкими, щекочущими поцелуями он начал покрывать ее лицо — соленые от слез щеки, закрытые глаза и вновь вернулся к мягким полным губам. Приподняв ее подбородок, Джондалар
Кончики его пальцев, пробежав по изгибу ее плеча, спустились вниз по руке. Затем медленно и мягко его ладони вдруг начали подниматься вверх, касаясь внутренней стороны ее рук. Эйла судорожно вздохнула, почувствовав трепетную дрожь, которая наполнила каждую клеточку ее тела томительным ожиданием. Искусная рука Джондалара, скользнувшая по изящному изгибу ее талии, уже поглаживала мягкие холмики ее груди. Эйла задрожала от чувственного наслаждения, и он заметил, как набух и отвердел сосок под его пальцами.
Не выдержав, он склонился, припал губами к этому розовому бутону и начал посасывать, тянуть и покусывать его сладостную плоть. Эйла невольно прогнулась ему навстречу, чувствуя, как стрелы любви пронзили ее тело и бедра смочила сокровенная теплая влага. Вдыхая приятный аромат женской кожи, Джондалар понял, что она готова принять его. Он не мог Припомнить случая, чтобы когда-нибудь она отказалась от его ласк. И не важно, когда и где ему хотелось разделить с ней Дары Радости — на теплой лежанке или на холодной, каменистой земле, Эйла всегда принимала его ласки, и это было не просто равнодушное согласие, она мгновенно загоралась таким же сильным чувственным желанием. Пожалуй, только во время ее лунных циклов она была немного сдержанна, словно испытывала смущение, и Джондалар, уважая ее настроение, спокойно ждал окончания этих дней.
Его руки поглаживали ее бедра, и она с радостью раскрылась ему навстречу, но ему захотелось продлить это томительное и сладостное ожидание, и он поборол сильное искушение мгновенно слиться с ней воедино. Сегодня у них был теплый сухой дом, где они могли наслаждаться друг другом в полном уединении, — вероятно, этой зимой у них больше не будет такой возможности. В общем-то Джондалар, не смущаясь, делил с ней Дары Радости в длинном земляном доме Львиного стойбища, однако в таком уединении они могли совершенно свободно выражать свои чувства, достигая особой остроты и полноты наслаждения. Его рука поглаживала ее влажную промежность, его пальцы теребили возбужденный маленький бугорок. Эйла судорожно вздохнула и вскрикнула. А когда его пальцы спустились чуть ниже и погрузились в ее теплые глубины, она прогнулась и застонала от наслаждения. О, как он хотел войти в нее, однако ему казалось, что нужный момент еще не настал.
Джондалар, оторвавшись наконец от груди Эйлы, нашел ее приоткрытые губы. Они слились в долгом страстном поцелуе, и ее чувственный язык медленно ласкал его нёбо, доставляя Джондалару неизъяснимое удовольствие. Слегка отстранившись, чтобы перевести дух и немного прийти в себя, перед тем как дать выход давно сдерживаемой страсти, он окинул любящим взглядом эту прекрасную и желанную женщину. Джондалар смотрел на нее до тех пор, пока она наконец не открыла глаза.
При дневном свете ее глаза были серо-голубыми, под цвет хорошего кремня, но сейчас они казались совсем черными, и взгляд был исполнен такой любви и желания, что у Джондалара вдруг болезненно сжалось горло от щемящего чувства, зародившегося в сокровенных глубинах его существа. Указательным пальцем он провел по ее подбородку, слегка коснулся губ. Он никак не мог наглядеться на нее, не мог оторвать взгляда от ее прекрасного лица, точно хотел навсегда запечатлеть в памяти ее облик. Она вновь посмотрела на него; его ярко-синие глаза в отблесках костра стали темно-фиолетовыми, они казались глубочайшими озерами, излучающими такую любовь и нежность, что ей захотелось раствориться в их бездонном сиянии. Даже если бы Эйла захотела, то ни за что не смогла бы отвергнуть его ласки, но у нее никогда не возникало такого желания.