Охотники на мамонтов
Шрифт:
Вновь поцеловав ее, Джондалар пробежал теплым языком по ее шее и спустился к ложбинке, разделяющей груди. Обнимая ладонями их упругие округлости, он припал ртом к соску и вновь начал посасывать его. Эйла обняла его и, импульсивно сжимая руками его спину, тихо постанывала в сладостном томлении.
Его губы нашли углубление ее пупка, и влажный язык, обследовав эту маленькую ямку, спустился ниже к мягкому ковру лобка. Эйла закричала и прогнулась вперед навстречу этому властному и нежному языку, щекочущему и ласкающему возбужденный бугорок Радости.
Эйла вдруг приподнялась и, изогнувшись на меховом покрывале, взяла в руки его отвердевшее копье и вобрала в себя, насколько позволяла глубина
Джондалар почувствовал, как нарастает напряжение в его чреслах, его член наполнился пульсирующими соками животворной радости. А он, наслаждаясь вкусом женских сосков, в который раз открывал для себя складочки и холмики ее удивительно глубокого лона. Ему казалось, что он никогда не сможет вдоволь насладиться ее красотой. Джондалару хотелось вновь и вновь исследовать ее тело, проникая в самые сокровенные уголки и вдыхая сладостные ароматы; он чувствовал исходивший от нее жаркий ток страстной чувственности, когда ее трепетные и сильные пальцы пробегали вверх и вниз по его длинному и твердому копью. Джондалару мучительно захотелось войти в нее.
Разрываясь между собственными желаниями, он с трудом заставил себя на мгновение отдалиться от ее лона; его искусные пальцы вновь погрузились в глубины ее женского естества. Склонившись над Эйлой, он продолжал свои горячие ласки, пока она не закричала, задыхаясь от страсти, и он почувствовал нарастающее напряжение, предшествующее моменту невыразимого наслаждения. Эйла была уже не в силах владеть собой, она потянулась к Джондалару, выкрикивая его имя, и тогда он приподнялся над ее бедрами, его напряженное копье нашло сокровенный вход и начало медленно погружаться в ее желанные глубины, раскрывшиеся ему навстречу.
Он так долго сдерживал себя, что теперь его кудесник не сразу смог войти в ее лоно, но в итоге это ему удалось, и он вновь с наслаждением познал ее удивительную глубину, которая полностью вмещала его возбужденный пенис. Его тело ритмически двигалось, в сладостном отрешении приближаясь к чувственному пику Дара Радости, и Эйла, прогнувшись вперед, почти бессознательно отвечала на каждое его движение. Наконец Джондалар понял, что настал момент для полного слияния, и его животворные соки хлынули в ее лоно; в неистовом финальном биении они словно соединились в единое целое, одновременно достигнув вершины сладостного освобождения.
Они были не в состоянии двигаться и лежали в полном изнеможении чувств и сил. Расслабившись, Джондалар придавил ее своей тяжестью, но она любила эти моменты, Эйле нравилось ощущать на себе усталую тяжесть его тела. Она вдыхала слабый аромат собственной плоти, оставшийся на его разгоряченной коже, обожала этот смешанный аромат, который всегда напоминал ей о том, какой неистовой была их любовь и почему она чувствует сейчас эту неизъяснимую сладостную истому и слабость. Разделяя с ним Дары Радости, она по-прежнему испытывала полнейшее и искреннее удивление. Каждый раз она с неизменным потрясением открывала, какие радостные и тонкие чувства он способен пробудить в ее теле. Живя в Клане, она знала только насилие и унижение, смешанное с ненавистью и презрением. До встречи с Джондаларом она и не подозревала о существовании Дара Радости.
Собравшись с силами, Джондалар наконец оторвался от нее и, поднимаясь, пробежал легкими поцелуями по ее груди и животу. Она тоже поднялась вслед за ним и, подойдя к очагу, положила несколько камней в огонь, чтобы они хорошенько прокалились.
— Джондалар, ты не нальешь немного воды в эту посудину, по-моему, бурдюк почти полон? — сказала она, проходя в дальний угол пещеры; обычно в этом месте она справляла
Вернувшись, Эйла вынула раскаленные камни из огня — этот способ она переняла у Мамутои — и опустила их в плотно сплетенную корзину, которая отлично удерживала воду. От зашипевших камней повалил пар; они отдавали свое тепло воде, нагревая ее. Затем Эйла выловила их и опять сунула в костер, а в воду опустила следующую пару раскаленных камней.
Когда вода закипела, Эйла зачерпнула несколько чашек, переливая кипяток в деревянную чашу; затем добавила туда несколько горстей сухих лиловатых лепестков синюхи из своих лекарственных запасов, и воздух вдруг наполнился приятным пряным ароматом. Погрузив кусочек мягкой кожи в настой этого богатого сапонином растения, Эйла взбила легкую мыльную пену, которую не надо было смывать; после такого умывания кожа становилась мягкой и приятно пахла. Стоя у костра, Эйла протирала лицо, шею, все тело этим ароматным настоем, а Джондалар упивался ее красотой, наблюдая за ее плавными движениями, и мечтал о том времени, когда вновь сможет разделить с ней Дары Радости.
Протянув Джондалару кусочек мягко выделанной заячьей кожи, она передала ему чашу с мыльным настоем. Такие очистительные процедуры Эйла начала делать регулярно с тех пор, как появился Джондалар, и он постепенно перенял у нее этот обычай. Пока Джондалар мылся, Эйла вновь просмотрела запасы трав, радуясь, что все они остались в целости и сохранности. Выбрав нужные пакетики, она решила заварить две чашки чая со специальным сбором трав для себя и для Джондалара. Для себя она, как обычно, хотела сделать настой из золототысячника и корня антилопьего шалфея, в очередной раз подумав о том, что, наверное, ребенок начал бы расти в ее чреве, если бы она перестала принимать это средство. Несмотря на объяснения Джондалара, Эйла все-таки считала, что не дух, а именно мужчина способствует зарождению новой жизни. Однако в любом случае тайное снадобье Изы действовало хорошо, и дни женского проклятия, или, скорее, ее лунные дни — как называл их Джондалар, — по-прежнему приходили в положенное время. «Как было бы чудесно, если бы у меня родился ребенок, похожий на Джондалара, — думала она, — но, возможно, действительно сейчас не слишком подходящее время для беременности. Вот если бы он тоже решил стать Мамутои, тогда, может, я и перестала бы принимать это лекарство».
Эйла взглянула на пучок чертополоха, листья которого можно было добавлять в чай для улучшения работы сердца и дыхания, а также для увеличения количества грудного молока, однако вместо этого растения она выбрала дамиану, которая способствовала нормальному течению женских циклов. Затем взяла еще немного клевера и плодов розового шиповника, которые придавали настою приятный вкус и оказывали на организм укрепляющее действие. В чай для Джондалара Эйла положила женьшень для укрепления мужской силы и выносливости, добавила желтого ревеня, который действовал как тонизирующее и очищающее средство, и еще немного сухого сладковатого корня лакричника, поскольку заметила, что Джондалар стал часто хмуриться, а это обычно означало, что он чем-то недоволен или обеспокоен. Эйла также положила в настой немного цветов ромашки, которая хорошо успокаивала.
Пока травы настаивались, она встряхнула и расправила меховое покрывало, а затем дала Джондалару его любимую деревянную чашку, сделанную ею когда-то.
Слегка замерзнув, они вернулись в Постель и допивали чай, уже уютно устроившись под теплыми покрывалами.
— Ты так чудесно пахнешь, точно цветы на лугу, — сказал Джондалар, щекоча Эйлу своим дыханием и покусывая мочку ее уха.
— И ты тоже.
Он нежно и медленно целовал ее, стараясь продлить приятные ощущения.