Охотники на мутантов
Шрифт:
— Вы не закончили дело в Лысой балке, как собирались. Я понимаю, вам попался серьезный противник, но ведь и вы не новичок?
— Я убью старого дьявола! — взбеленился Цыган. Из динамика донеслось:
— С ним можете делать что угодно, это меня не касается. Главное — девушка. Вы обещали, что все закончится на Мосту. А теперь вообще решили отказаться от задания. Поэтому мне нужны гарантии того, что дело будет сделано. Ведь мы с самого начала могли бы обойтись лишь шантажом — но мы хорошо платим вам!
— Да с чего вы решили, что я сдержу клятву?! — зарычал Цыган.
— Потому
Рамир сник. У него больше не было аргументов. Его тошнило, волнами накатывала слабость, оставляя пустоту в солнечном сплетении. Он чувствовал себя сдувшимся воздушным шариком.
— Клянусь, что убью ее или умру сам, — сказал он в микрофон и отключился.
Потом кое-как поднялся, стараясь не опираться на раненую ногу, которую при каждом движении пронзала такая боль, словно сквозь мышцы протаскивали колючую проволоку. Его охватил гнев, сталкер с рычанием пнул рюкзак. Опять накатила слабость. Задыхаясь, Рамир стоял посреди палатки и бормотал цыганские проклятия. Во всем виноват этот старый дьявол — зверолов! Надо убить его, в первую очередь убить его!
Глянул на ногу — повязка пропиталась насквозь, но, кажется, кровь больше не текла. Необходимо отдохнуть, поспать, выступать сейчас равно самоубийству — но гнев не позволял сидеть на месте, толкал вперед. Рамир открыл аптечку, трясущимися руками вскрыл упаковку с одноразовым шприцем, отломал головку ампулы с антибиотиком и вколол лекарство в бедро. Отшвырнул шприц с ампулой, ботинком подтолкнул их наружу, опершись о землю, выполз из палатки, поднялся. По лицу катил пот, спина, грудь и подмышки были мокрыми — но при этом его трясло от холода.
— Для воспаления рано, — ожесточенно сказал Рамир, стуча зубами. Его лихорадило. — Это все недосып и нервы. Это все чертов зверолов! Я убью его. Надо только добраться до дьявола…
Ночь была темной, небо затянуто низкими тучами. Площадку за Мостом тускло освещали синие сполохи, то и дело мигающие над Свалкой, да редкое мерцание аномалий впереди.
Рамир снял датчик движения и камеру, сунул в рюкзак и стал сворачивать палатку. В таком состоянии глупо пытаться догнать Лесника с девушкой — то есть с объектом, теперь о ней надо думать только так, — но еще глупее ночевать здесь, посреди открытого пространства, когда слева — Свалка, а справа — Темная долина, из которой в любой момент вообще неизвестно что может выползти. Надо укрыться в развалинах и там отоспаться…
Вдруг сильно закружилась голова, земля качнулась. Рамир присел, потом лег лицом вниз, вытянувшись во весь рост, прикрыл глаза — и пролежал так долго, стуча зубами в ознобе. Пора было вставать, а он все лежал, ни о чем не думая… Из-за спины дохнуло холодом, на плечо легло что-то длинное, скользкое. Сталкер медленно оглянулся, кладя руку на кобуру.
На краю ямы, совсем близко, стоял на четвереньках кровосос и толстыми щупальцами оглаживал его плечо.
Настька шла, не чувствуя
Так они брели, оглушенные и безразличные ко всему. К счастью, развалины оказались необитаемыми, даже крысы не хотели здесь жить. Впрочем, неудивительно — слишком уж здесь все было странным. Хотя аномалии на пути не попадались, только однажды сталкер увидел на тропе впереди молнии «Электры». Похоже, аномалия появилась там давным-давно — от тропинки отходила петля, огибающая «Электру».
— Как тут все… ненормально, — с трудом ворочая языком, выговорила Настька. — Вроде обычный пейзаж, но…
Незначительные детали превращали этот пейзаж в творение сюрреалиста. Развалины поросли мхом, но не сплошным ковром, как бывает обычно, зеленые островки были разбросаны то тут, то там, образуя узоры на серых бетонных стенах. Спирали, шашечки, цветы… как будто природа сошла с ума и рисовала растительностью, не желая мириться с однообразием серого цвета. Серые камни, серый, полурассыпавшийся бетон, словно припорошенная пылью редкая трава, серое небо в дымке облаков… Горизонт затянула пелена, и заходящее солнце не могло пробиться сквозь нее.
— Скоро Могильник, — пробормотал Лесник, дергая плечом. Его одолевала зевота, клонило в сон — накатила слабость.
Тропа закончилась перед бетонной стеной с раскрытыми воротами. Створки проржавели, краска облупилась, лишь кое-где еще висели серые хлопья. Сбоку от ворот остались следы стоянки сталкеров: темное кострище, два бревна, кучка мусора.
— Привал, — сказал Лесник.
Дойдя до стоянки, он сбросил рюкзаки, тяжело опустился на бревно, прислонился спиной к стене и замер, прикрыв глаза. По лицу его пробегали мелкие судороги, левую руку сталкер положил на грудь, правая бессильно свисала к земле.
Настька неуверенно подошла к воротам, выглянула и охнула. Отошла бочком, села на другое бревно, обхватила себя руками и спросила, стуча зубами:
— Эт-то что т-такое? Т-там, снаружи?
Лесник бросил на девушку мутный взгляд.
— Могильник, я ж сказал. Потерпи, я в себя приду и разведу костер…
Она кивнула, дрожа. Ее наконец отпустил шок после аномалии, чувства возвращались. Ныли мышцы, все тело болело. Стараясь не шевелиться лишний раз, Настька медленно, неглубоко дышала, а иначе начинало колоть под ребрами.
— Я могу собрать дров, — сказала она, преодолевая озноб. Лесник махнул здоровой рукой:
— Сиди. И так набегалась… Настька вздернула нос.
— Я спасала человека!
— Глупая! — Лесник поднялся, придерживаясь за стену. — Он за тобой охотится, ты не поняла? Откуда ты взялась такая… дура?
Девушка вскочила. Ее всю трясло, и не только от озноба — больше от гнева.
— Никогда, — запальчиво крикнула она, — никогда при мне не убивали человека! И я постараюсь, чтобы такое никогда не случилось!