Охотники за алмазами. Открытие века
Шрифт:
Контора экспедиции светилась окнами, словно была не ночь, а рабочий день. Там уже собрались руководители экспедиции, прибежавшие раньше Далманова, — главный геолог, инженер, секретарь партбюро, старший механик. Власеску прибежал с бутылкой коньяку. Все толпились в тесной комнате радиста. Торопливо мигал зеленый огонек индикатора, повторяя сигналы, которые посылал в эфир радиотелеграфист из Усть-Югана. А здесь, прижимая рукой наушники, радист спешно выводил на бланке размашистым почерком:
«Начальнику экспедиции Далманову тчк Фонтан усмирил зпт скважину
Руководители экспедиции переглянулись. Не ошиблись ли там, в Усть-Югане? Пятьсот тонн!.. Хотелось верить и трудно было поверить в такое. Это же больше, чем в Шаиме!.. Фантастично!
— Пусть повторят, — произнес Фарман, не отрывая взгляда от бланка радиотелеграммы, не отрываясь от завораживающих строчек.
Радист кивнул и положил пальцы на ключ. Нервной дробью застучали замысловатые точки и тире, помчались над заснеженной тайгою, над уснувшими болотами:
— Усть-Юган! Усть-Юган! Повторите! Повторите! Перехожу на прием. Прием!
Опять замигал зеленый глазок, запищала морзянка, а улыбающийся радист, разбрызгивая чернила, выводил крупными буквами на бланке:
«Фонтан усмирил тчк Дебит пятьсот тонн тчк Ждем ящик шампанского тчк Теплов».
За спиною Далманова слышатся восторженные возгласы. Кто-то сует стакан с коньяком. Тянут кусок шоколадной плитки. А он пьянеет от нахлынувшей радости. Да, свершилось! Теперь Фарман верит, что это не сон. Особенно понятна последняя строка телеграммы — «ждем ящик шампанского». Вспомнили, черти окаянные, как полгода назад, когда закладывали буровую, давал обещание. А в контору все бегут и бегут работники экспедиции. Где-то хлопнуло шампанское. Женщины обнимаются, утирают слезы, смеются…
— Отстучи, пусть готовят столы, — сказал Фарман радисту. — Привезем два ящика!
А в Усть-Югане была трудная ночь.
Разве мог кто-нибудь предположить, что именно так получится?
Испытывали скважину. Дважды в обсадную колонну вставляли деревянную пробку с резиновым уплотнением и закачивали порцию жидкого цемента, поверх которого вставляли новую пробку и, под давлением глинистого раствора, загоняли на глубину, где по каротажной диаграмме предполагали нефтяной пласт. А когда цемент затвердевал, он как бы отсекал нижнюю часть скважины, закупоривал ее и не давал ходу воде. Потом опускался под землю продолговатый, похожий на сигару, снаряд — перфоратор, который весь начинен пороховыми зарядами и пулями. И там, на глубине, грохотали выстрелы, пули пробивали, решетили колонну, освобождая путь потокам газа или нефти…
Дважды цементировали, дважды простреливали — а толку никакого… Как и в предыдущих скважинах. Только признаки нефти. Надежда, которой жили последние месяцы, тихо растаяла и ушла в тайгу белесым туманом. Напряжение ожидания как-то сразу спало. Буровики, небритые, с ввалившимися и покрасневшими глазами, обожженные морозами, хмуро смотрели на буровую, на дело своих рук, как на чужую, холодную железную тварь, приносящую лишь горечь разочарований. Все торопились поскорее покинуть Усть-Юган.
Оставалось проверить еще один, нижнемеловой горизонт. На каротажной диаграмме
Теплов хорошо помнит, как в конторе при обсуждении диаграммы бывалые геологи весьма скептически отзывались именно об этом нижнемеловом пласте. Настаивал на испытании лишь Далманов.
— Слушай, друг! Не будем зря тратить время, — мастер по испытаниям Липиков чертыхнулся. — Давай кончать волынку! Все одно там нет ничего!
Но Евграф не сдавался. Он настаивал. Он дал слово Далманову. И Липиков махнул рукой:
— Лады! Контора пишет, зарплата идет. Попробуем для полной ясности.
Испытатели простреляли пласт. И — никаких признаков нефти.
— Надо бы собрать фонтанную арматуру, — сказал Теплов неуверенно: по инструкции это необходимо. А стоит ли возиться, когда нет уверенности?
— Завтра спозаранку и начнем, — Липиков зевнул. — Не беспокойтесь, вьюноша!.. Инструкция, она бумажная, все стерпит. Не печаль душу, ложись на боковую.
Противофонтанная арматура весит несколько тонн, Евграф задумался. Может, действительно, не стоит мучить людей, — пусть немного отдохнут. Из соседнего вагончика донеслись звуки гармони, подвыпившие буровики хрипло и нестройно пели про трех танкистов.
— Гуляют ребята, — усмехнулся испытатель, и по его тону трудно было понять, как он относится к веселью — одобряет или хулит.
Евграфу стало обидно за своих рабочих, которые последние недели дневали и ночевали на буровой, крутились, как заведенные, как детали машины. Он хотел что-то сказать мастеру по испытаниям, но не успел. В вагончик с облаком холодного пара ввалился дежурный с буровой:
— Давление падает!..
Липиков удивительно проворно соскочил с полки и сунул ноги в валенки, схватил полушубок, шапку:
— Поднимай вахты!
Евграф, натягивая на ходу поверх стеганки брезентовую куртку, бежал к соседнему вагончику. Погода испортилась, пошел мокрый снег. Распахнул дверь и, стараясь перекричать пьяные голоса, гаркнул во всю мощь легких:
— Скорей! На буровую!
Гармонист продолжал пиликать. Осоловелые бурильщики, казалось, не замечали техника-геолога. Один из них подошел к Евграфу:
— Не ори, слышь! Ты кто такой? Начальник?.. А для нас сегодня нету тут начальства!.. Мы свое оттарахтели… Во! Дай погулять людям…
За спиной Теплова тревожно загудел авральный рельс. В вагончике сразу стало тихо. Евграф повернулся и, не оглядываясь, прыжками помчался к буровой. Звать никого не пришлось. Беда на буровой. К вышке бежали и те, кто вернулся с вахты, и те, кому предстояла ночная смена.
— Раствор пузырится!
Мастер по испытаниям, моментально оценив положение, заорал во все горло, стараясь перекричать гул дизелей:
— Свет! Вырубить свет! Выключай моторы!..
Дважды приказывать не пришлось: каждый понимал, какая грозит опасность. Случайная искра — и отпрыгнуть не успеешь, как полыхнет пламенем. Кто-то метнулся к аварийному рубильнику. Вышка утонула в темноте. Замолкли дизели — и сразу оглушила тишина. Только ветер хлестал мокрым снегом. Вспыхнули желтыми светлячками электрические фонарики.