Охотники за душами
Шрифт:
Тусовка стремных парней за спиной немедленно забыта. Я вешаю на крючок свой плащ и с нетерпением шагаю через шумный вестибюль, полный разодетыми в пух и прах гостями.
– Дженна! Наконец-то! – слышу я радостный голос Мэи. Подруга налетает на меня как ураган и сжимает в объятиях. И шепчет в самое ухо: – Ох, спасибо, что пришла! Этот вечер без тебя был бы такой ужасной скукотищей!
– Скукотищей? – я моргаю от изумления.
Я окидываю фойе быстрым взглядом – здесь столько всего потрясающе интересного! Резная ритуальная маска племени лулуа из Конго… Блистающий бронзовый греческий щит с лицом Медузы…
– Но как это может быть скучно? В смысле – да это же потрясающе! – Я искренне обнимаю подругу в ответ. – Спасибо за приглашение, я просто в восторге.
Мэи закатывает глаза и хихикает:
– Неудивительно, что мои родители тебя так обожают! Если ты будешь продолжать в том же духе, как бы им не захотелось поменяться детьми с твоими!
Я удивленно щурюсь:
– Погоди, тебе правда совсем-совсем не интересно на этой выставке?
Мэи безразлично пожимает плечами:
– Слушай, в этом нашем доме годами копится куча всякого старья. Я его каждый день могу разглядывать, если захочется. И, честно, я не понимаю, почему люди носятся с подобной ерундой.
– Мэи, да твои родители – настоящие, не выдуманные Индиана Джонс и Лара Крофт! Они же весь мир объехали в поисках утраченных артефактов, а сегодня готовы показать людям свою частную коллекцию! Ничего удивительного, что все с этим, как ты выразилась, носятся.
– Ну, ты-то уж точно носишься как с писаной торбой, – усмехается Мэи. – Но знаешь, все это не кажется таким уж восхитительным, когда родителей никогда нет дома.
– Извини, – я примирительно сжимаю ее руку. – Я и забыла, как это все травмировало тебя и твоего брата.
– Ничего, мы выжили, – Мэи изображает веселую улыбку. – Мы с Ли отлично знаем, что для родителей мы вторые по важности после золотой лихорадки. Мы давно уже с этим смирились, и…
– О, Дженна! Как я рада тебя видеть, – слышится голос матери Мэи. Она уже шагает мне навстречу через вестибюль, одетая в элегантное бордовое платье, с бокалом шампанского в руке. – Замечательно, что ты смогла выбраться к нам.
При виде матери Мэи расправляет плечи. Хотя на древности ей и наплевать, во всех остальных отношениях она очень похожа на маму: такая же красивая, с черными блестящими волосами, прямыми, как дождь, золотисто-карими глазами, высокими скулами и безупречной фигурой.
– Что вы, миссис Харрингтон, я бы ни за какие сокровища не упустила такую возможность, – честно отзываюсь я, улыбаясь хозяйке дома.
– Лин, как ты думаешь, может быть, Дженна – наша дочь, утраченная во младенчестве? – шутит отец Мэи, вырастая рядом со мной как из-под земли. Глаза его весело блестят. Высокий широкоплечий мужчина с челюстью, как у боксера, одетый вместо смокинга в дорожный костюм цвета хаки, он выглядит воплощением английского исследователя, соскочившим прямиком с киноэкрана.
– Вот, я же говорила, – преувеличенно трагически шепчет Мэи, закатывая глаза. – Они бы меня на тебя променяли, глазом не
– Ba ob`ei, ты всегда будешь нашим главным сокровищем, – примирительно говорит ей мама, расслышав ее слова. – Ладно, я думаю, Дженна сейчас просто сгорает от нетерпения посмотреть на наши последние находки, а мы ее забалтываем. Дорогая, устрой ей подробную большую экскурсию, хорошо? И да, скажи своему брату, что его друзьям не обязательно толпиться у входа, они могут заходить и чувствовать себя как дома.
Мэи отвечает матери вежливым кивком и ведет меня в первый зал, где выставлена потрясающая коллекция артефактов Среднего Востока. Пока Мэи пишет на телефоне сообщение брату, я рассматриваю первый экспонат: четырехтысячелетнюю персидскую вазу.
– Скажи-ка, ты просто старалась быть вежливой с моими родителями – или ты правда в восторге от всего этого? – спрашивает Мэи, оторвавшись от телефона.
– Еще бы не в восторге, – искренне отвечаю я, внимательно изучая сложный голубой орнамент по краю вазы. – Ты же знаешь, я всегда любила и люблю историю.
Мэи склоняет голову к плечу, критически рассматривая вазу, словно ищет, чем тут можно впечатлиться.
– Слушай, но она же такая скучная. Это все просто… просто прошлое.
– Я ощущаю историю иначе, – возражаю я, переходя к стеклянной витрине, где выставлена египетская каменная табличка.
– Мне не понять, – вздыхает Мэи. – Кстати, ты голодная?
Я на миг отрываюсь от строчек иероглифов, чтобы ответить:
– Да нет, не особо.
– Ну ладно, а вот мне нужно чем-то себя развлечь, – Мэи решительно заталкивает телефон в карман. – Тогда ты пока здесь позависай, а я пойду перехвачу что-нибудь вкусненькое – и для тебя тоже.
Мэи быстро удаляется в сторону шведского стола как раз в тот миг, когда из прихожей появляется компания друзей ее брата Ли. Они первым делом направляются к буфету – тарталетки явно интересуют их больше, чем выставка. Я снова возвращаюсь к изучению египетской таблички – и вдруг снова словно бы слышится далекий бой барабанов. Их ритм завораживает, почти что погружает в транс. Сперва я подумала, что это диджей поставил новую запись, но потом понимаю, что музыка исходит из противоположного конца коридора. Чрезвычайно заинтригованная, я разворачиваюсь в сторону звука, следую за ним – и он приводит меня в следующее помещение… в его дальний конец… И только там барабанный бой резко умолкает.
Вот же странно! Я оглядываюсь, силясь отыскать источник звука. Эта комната слабо освещена, подсвечены только стеклянные витрины с экспонатами. Вдалеке светится дверной проем в вестибюль, полный шумными оживленными гостями, а здесь совершенно пусто – это самое дальнее от входа помещение. Однако же оно наполнено совершенно удивительными сокровищами из Южной Америки. Я завороженно рассматриваю ближайший ко мне экспонат – глиняную фигурку беременной женщины. Рядом с ней на витрине – ацтекская ритуальная маска, инкрустированная бирюзой и перламутром, а третий экспонат – я невольно отшатываюсь от отвращения – высохшая мумифицированная человеческая голова. А потом я замечаю маленькую отдельную витрину, в которой выставлен единственный артефакт: нефритовый искривленный нож. Длины в нем дюймов шесть, и камень настолько прекрасен, что словно бы светится в полумраке.