Охотники за душами
Шрифт:
За мной со всех ног, хоть и спотыкаясь, гонится бродяга-попрошайка, воздев в воздух грязные кулаки. С его обметанных губ сыплются обрывочные фразы на французском:
– `A la guillotine! `A la guillotinе!
5
– У тебя все в порядке в школе? – спрашивает мама, когда я дрожащими руками накладываю себе ужин в тарелку.
Она сидит за столом напротив меня, прихлебывая минералку из стакана, и сверлит меня взглядом своих светло-голубых глаз. Светлые нордические волосы стянуты в пучок на затылке.
– Да… Все нормально, – бормочу я, погруженная в свои тревожные
Тот странный бомж на рынке напугал меня даже больше, чем парень в синей бейсболке. Он тоже… обернулся. Как оборотень. Не только поведением – у него и голос изменился, он просто всем собой превратился в кого-то совсем другого. И французский у него прорезался такой беглый, чистый, как родной… Конечно, нельзя судить о людях по внешности, может, он родом из Франции или когда-то раньше там жил… Но, ей-богу, сперва он говорил с таким густым южнолондонским акцентом! Какова бы ни была его жизненная ситуация, у бедолаги, очевидно, большие проблемы с психикой, если он способен так быстро переключаться между субличностями… Ну, если исключить вариант, что он гениальный актер!
– После вечеринки у Мэи в субботу ты что-то невероятно тихая, совсем в себя ушла, – мама настойчиво продолжает развивать тему. Наконец она снимает очки и подходит, чтобы ласково положить мне руку на голову. – Вы с ней, случаем, не рассорились?
– Нет, у нас все хорошо, – ровным голосом выговариваю я, однако же стараюсь не встречаться с ней глазами.
Не хочу, чтобы мама догадалась, насколько же я подавлена и потрясена. Я люблю родителей, у нас отличные отношения… Но все равно я не готова рассказать им правду о случившемся. Они придут в ужас, замучают меня вопросами, на которые у меня нет ответа… И для себя-то нет, не только для них. Я знаю только одно: мне страшно, и я в таком сильном смятении, что сомневаюсь даже в собственной оценке произошедшего. Например, мне могло показаться, что парень в бейсболке за мной следил. Что же до бродяги… А вдруг мне все примерещилось из-за панической атаки? Вдруг это был посттравматический приступ после нападения подростковой банды? Хотя поведения сумасшедшего с нефритовым ножом все равно ничего не объясняет… Я всерьез начинаю беспокоиться, уж не схожу ли я с ума.
– Может быть, у тебя проблемы в классе? – вступает в разговор папа, который, как всегда, пытается взять быка за рога. – Тебя, случаем, не пытаются травить?
На лбу его собрались тревожные морщинки, ноздри раздуваются: он правда сильно обеспокоен. На вилку его уже наколот кусочек курицы, но папа не торопится отправлять его в рот, дожидаясь моего ответа.
Я только качаю головой, гоняя по тарелке очередную горошинку.
– Тогда что случилось? Проблемы с парнем?
– Нет, пап! – вскрикиваю я, от неожиданности роняя вилку. Запоздало доходит, что он имеет в виду любовные отношения, но слишком уж метко он умудрился попасть своей фразой. Аппетита и так не было, а теперь он совсем улетучивается, и я отодвигаю тарелку. – Можно, я пойду к себе?
Мама в ужасе:
– Доченька, но ведь ты почти ничего и не съела! – Она прикасается ладонью мне ко лбу. – У тебя, случаем, нет температуры?
Я отодвигаю стул, ножки его скрежещут по полу. Поднимаюсь на ноги.
– Нет, я точно не заболела. Просто очень много учебы сейчас, вот и все. Контрольная по истории на носу.
– Понимаю, – кивает папа, жестами советуя маме оставить меня в покое. – Эти старшие классы – всегда огромный стресс. Иди к себе, конечно, если хочешь, а понадобится что-нибудь – зови нас.
Я с трудом изображаю веселую улыбку в адрес мамы, целую папу в щеку
– С Дженной происходит что-то однозначно скверное, – это партия мамы. – Она последнюю пару дней на себя не похожа.
– Может, просто подростковые гормональные скачки? – со вздохом предполагает отец. – Вспомни себя в ее возрасте…
– Стив, это не шутки – на ней лица нет! И в глазах сосудики полопались! И ты хочешь, чтобы я не волновалась…
– Совершенно нормально, что ты волнуешься, что мы волнуемся оба. Мы же ее родители. Но давай дадим ей время отдохнуть, как следует выспаться, и посмотрим, как дела будут обстоять наутро. Может, она просто подцепила вирус и за пару суток выздоровеет. А если проблема посерьезнее, мы найдем способ ее решить. Все вместе.
Губы мои невольно искривляются в грустной усмешке. В нашей семье главный решатель проблем – это папа, так всегда было и есть. Всегда готов выслушать, помочь найти выход… Но вот сейчас я далеко не уверена, что из моей ситуации найдется простой и безнапряжный выход – даже с помощью папы.
Я наконец-то у себя в комнате, в своем личном убежище, в своей крепости. С тяжелым вздохом я плюхаюсь за стол. В углу – моя широкая белая кровать, удобная, с пирамидой подушек, на вершине которой гордо восседает Коко – плюшевый кролик, игрушка детства, совсем старенькая, но любимая: ни за что не выкину. На стене в изголовье кровати на пробковой доске пришпилены любимые открытки из семейных путешествий, постеры, вырезки из журналов – в основном фотографии певцов моей любимой группы, The Rushes. У противоположной стены – книжный шкаф. Целая длинная полка занята историческими романами, полкой выше – школьные сертификаты и наградные грамоты, посредине – главная гордость: золотой кубок школы по спортивной гимнастике. Слева от шкафа – большое подъемное окно, выходящее на череду соседских садиков – обычный пригородный пейзаж, обрамленный гирляндой, которую я зажигаю по вечерам, и занавесками цвета фуксии.
Это моя тихая гавань, где я всегда чувствую себя в безопасности. Здесь и встреча с сумасшедшим бродягой кажется дурным сном, не более. И даже нападение в парке как-то отстраняется во времени и в восприятии, словно это произошло с кем-то другим. Но все равно изнутри меня сосет острая тревога. Чтобы отвлечься, я достаю из сумки учебники. Так, математика подождет, география тоже… Я открываю учебник истории на месте закладки. По странному совпадению, темой контрольной будет именно Французская революция. Я включаю ноутбук, чтобы делать заметки, и погружаюсь в чтение:
«Так называемый период Террора – фр. La Terreur – длился с 5 сентября 1793-го по 28 июля 1794-го. Его начало было спровоцировано конфликтом между двумя ведущими политическими фракциями – жирондистами и якобинцами…»
Я записываю даты и названия фракций. История никогда не казалась мне бессмысленным нагромождением чисел и событий – это на самом деле мой любимый предмет. В отличие от большинства одноклассников, которые считают ее скучной, для меня история – нечто очень живое и лично задевающее. У меня есть любимые периоды, вроде времени Тюдоров или Второй мировой войны, в которых я особенно хорошо разбираюсь – могу перечислить факты и события так точно, словно бы они имели место вчера. А если хорошенько сосредоточиться, то у меня даже получается словно бы перенестись туда и увидеть внутренним взглядом, как все было на самом деле.