Охотники за сказками
Шрифт:
— Значит, не мне, а тебе пишут, — говорю я. И, посматривая то в бумажку, то на Леньку, выразительно, но по складам читаю:
«Ра-бо-тал бы, ло-дырь!»
С обратной стороны полоска чистая.
— Все, — изображая недоумение, смотрю я на Зинцова и почтительно возвращаю записку. — Интересно… Убери куда-нибудь на память.
Зинцов смотрит на меня подозрительно.
— Слушай, Коська! — неожиданно выпаливает он. — Ты написал?
— Зачем мне нужно? Мы и так наговоримся.
— Твои
Я пожимаю плечами:
— Буквы как буквы, перо тоненькое.
— Ну, извини-подвинься! Павка и тоненьким нажмет, как оглоблей пропишет. Так что, кроме тебя, некому… Ну-ка, доставай карандаш!
Я без возражений выполняю указания друга и под первой строчкой с превеликим удовольствием приписываю под его диктовку вторую: «Работал бы, лодырь».
— Восклицательный знак тоже поставить?
— Ставь.
Ленька сравнивает строчки между собой, внимательно всматривается в каждую букву.
— «Рэ»… «бэ»… «дэ»… — шепчет он, чуть шевеля губами, и старательно водит пальцем с верхней строки на нижнюю, с нижней на верхнюю.
— Чего вымеривать! Скажи, что я написал, — и весь вопрос, — говорю я не без обиды.
Зинцов будто не слышит. Он еще глубже погружается в расследование тайны письма и смело приходит к решению:
— Не то!.. Похоже, не то!.. Павку еще испробовать?..
— Пава! — оборачиваясь к сторожевому гнезду, ласково зовет он Дудочкина. — Подойди на минутку… Сейчас мы и его заставим написать, — подмаргивает Ленька.
Павка приближается нехотя.
— Зачем я понадобился?
— Павел, как ты думаешь: надо записать про собаку, пока не забыли?
— Ну и записывай. Кто тебе мешает?
— Понимаешь, руку вывихнул.
— Лежа-то?
— Вон с ним баловались, — сослался на меня находчивый Ленька.
Поворчав, что зря от дела оторвали и втулка у подъемника на сосне осталась неприлаженной, Павка все-таки поступился на дружелюбный уговор.
— Ладно, говори, чего писать, — соглашается он, пристраиваясь к березовому чурбану у кострища.
— Вот, — кладет перед ним Ленька карандаш и ту же полоску бумаги чистой стороной кверху. — Пока наскоро.
И Зинцов пустился выдумывать, что Буран в этот раз работал за почтальона очень хорошо, но что он лодырь и ему надо бы чаще к нам прибегать.
— Нескладуха какая-то, — прекращает запись Пав::а и отодвигает бумажку.
— Действительно, чепуха получилась, — соглашается Зинцов. — Давай сюда. Вечером получше запишем.
А три нужных слова для него уже есть. Рассмотрев полоску и так и этак, Ленька снова говорит:
— Не то!
Для Павки подобное замечание означает, что написано плохо, а для меня — что не Павка записку в шалаш подложил. Ловок Ленька: умеет одним словом двоим на разные вопросы ответить.
А все-таки, как ни ловчи, тот, кто записку Леньке подсунул, ловчее. Никак мы его обнаружить не можем. А где-то тут он, с нами — каждый наш шаг замечает.
— Пусть следит — прятаться не будем, — угрюмо говорит Ленька. И, выказывая пренебрежение к скрывающемуся от нас незнакомцу, громко предлагает — Пошли по лесу гулять.
— А что ходить без дела? Сучья бы хоть, что ли, собирать, — с оговорками склоняется на предложение Леньки Павка Дудочкин.
— Сучья так сучья, — не возражает Зинцов. — Выберем местечко, наведем такой порядочек, что только приходи, дедушка, любоваться!
— А где найдешь такое место?
— Сейчас подумаем. Квам, — с деловитым видом говорит он мне, — готовь топоры.
Всего на минуту зашли в сторожку, а над озером перемены: легонький ботничок, который только что вверх дном на берегу лежал, теперь на днище перевернут, на воду спущен. У кормы два весла наготове.
— Кто это постарался? — спрашивает Ленька. Мы с Павкой только плечами пожимаем.
— Никто из сторожки не выходил, — говорю я.
— А может, ботник так и стоял на воду спущенный?
— Н-нет… Я отсюда кораблик запускал — видел. Ботник перевернут был, на берегу лежал.
Объясняю, а сам не понимаю, почему все это происходит. Какие-то чудеса творятся на наших глазах.
Ленька, если надо на своем поставить, и чудесам значения не придаст.
— Нам кто бы ни перевернул — все равно. Берем ботник.
— Квам, подай весло!
Ботником управлять нам уменья не занимать. В нашем заречном крае, где весенний разлив прямо под окна домов подходит, каждый шестилетний мальчишка ботником и веслом владеет.
Леньке я подаю кормовое голубое весло. Крепкое оно — из дубовой доски вытесано, чтобы на любом ветру и стрежне можно было с силой быстро ботник развернуть. Любят у нас, чтобы кормовое было издали приметное. Поэтому и окрашивают в голубой цвет. Павке досталось сосновое, некрашеное, поуже. А на мою долю выпало на тагунке сидеть— распорка такая в ботнике, — по сторонам смотреть.
Под двумя веслами хорошо пошел дедушкин ботничок-челночок. По одному борту Павка узеньким веслом часто и усердно загребает, а Ленька на широкое кормовое как наляжет— сразу почувствуешь, как вперед подались. Вода под носом ботника журкнет, а за кормой выкатится. Возле кораблика на полном ходу зигзаг описали — только бумажные паруса над волной закачались.
Послушен на поворотах и ходок дедушкин ботник. С разгона на два шага на противоположный берег его вогнали, осевшей кормой воды хватили.