Охотники за удачей
Шрифт:
— Пошляк, — сказала она, пунцовая, как пион. — Старый циник…
— Не старый, а многоопытный, — поправил довольный собой Лихолит. — И не циник, а практик. Если бы ты знала, на что я способен, ты бы просто умоляла меня о паре-тройке ночей. Но каждой девушке я дарю себя только один раз. В качестве образца — вот как надо это делать на самом деле. А что касается возраста… В этой комнате нет никого, кто мог бы одолеть меня в рукопашном бою, на саблях или в стрельбе. Не надо быть столь пренебрежительным к возрасту. Старость — это состояние души. Я — старой закалки, милая. Я «на глазок» прикидываю, что лет двадцать я еще побегаю- постреляю. А дальше… Дальше видно будет…
— Сказки Света любит, — неуверенно сказала Устенко. — А я…
— А ты можешь проверить. — охотно «разрешил»
Закончить он не успел — девушка вскочила и выбежала из комнаты. Нахал самодовольно улыбнулся и покрутил седой ус.
— Нет, не потеряно еще женское поколение, раз смущаться не разучились, — заявил он. — И что это я сегодня такой пошлый? Наверное, весна… Ну что, сынки, перейдем к обсуждению предстоящих мероприятий? Примерный план такой… — он задумался, мечтательно глядя в потолок, и, придя к какому-то решению, улыбнулся: — Разнесем все на фиг и надерем им задницы.
На некоторое время воцарилась тишина. Все ждали продолжения «плана операции». Лихолит недоуменно посмотрел на них и сообщил:
— Это все.
— А-а… план? — робко спросил Сидоровский.
— Это и есть план: разнести все на фиг и надрать им задницы, — сказал Лихолит. — Чем вам не нравится? Лично я изъянов не вижу. У кого-нибудь есть возражения по предлагаемому плану?
— У меня, — безнадежно вздохнул Ключинский. — Не надо этого делать, Николай. Не приведет это к добру.
— Предложение отклоняется, как несостоятельное, — отверг Лихолит — Мой план четче и выполнимей… Ну-с, господин Врублевский, я готов выслушать информацию о созданной вами структуре. Ее сильные и слабые стороны, краткие характеристики «главных действующих лиц» и все, тому подобное…
— Чтобы он меня потом в «места не столь отдаленные» отправил, воспользовавшись этой информацией? — покосился на Сидоровского Врублевский. — Нет уж, увольте…
— А куда ты денешься? — спросил Сидоровский. — Мимо тюрьмы не пройдешь — это я тебе обещаю.
— А вот это видел?.. Ай!..
— Ой-е!..
Деревянная ложка звонко «чмокнула» Врублевского в лоб и отскочила на макушку Сидоровского.
— Да вы что делаете?! — в один голос завопили они. — Что это за замашки НКВД?
— Второе предупреждение, — бесстрастно сообщил Лихолит, откладывая ложку. — Третье будет куда внушительнее… А контору сюда не приписывайте. Когда я начну действовать «нашими» методами… В общем, по второму предупреждению вы заработали.
— А что будет после третьего? — полюбопытствовал Врублевский, потирая шишку на лбу.
Лихолит расцвел в многообещающей улыбке.
— Понятно, — вздохнул Врублевский. — В смысле — непонятно, но ход ваших мыслей мне ясен…
— Вот и отлично, — кивнул Лихолит. — Пойдем во двор. Поговорим там.
Сидоровский возмущенно посмотрел им вслед и повернулся к Ключинскому:
— Я что-то не все понимаю… Я видел его до этого только один раз, когда он приезжал в гости к Бородинскому, и мы фактически не общались… Он играет, или на самом деле… такой?
Ключинский ответил не сразу, словно решая про себя тяжелую задачу — стоит ли выдавать чужую тайну или нет, но все же, решившись, ответил:
— В этом смысле он еще хуже. Он действительно профессионал высочайшего класса… В своем деле. Таких нынче уже «не делают». В него вложено столько сил и средств, что кто-то сделал огромную ошибку, отправив его на пенсию. «Оружие» такого класса на пенсию не отправляют… Теперь мы живем на вулкане. Если его не остановить, наш городок можно смело переименовывать в Помпеи. А вот как его остановить — я не знаю. Он наверняка считает, что в смерти Бородинского и его жены виноваты все. И мстить он будет всем. Василий Бородинский был его другом и перед смертью просил приглядывать за сыном. И Николай приглядывал. Миша Бородинский закончил институт, стал директором универмага, затем удачливым предпринимателем, и за все это время ни один волосок не упал с его головы. Видимо, Николай что-то проглядел, решив, что теперь уже ничего плохого случиться не может. Случилось… Насколько я знаю Николая — сейчас он в холодном бешенстве. Будет очень много
— Это хорошо, — жестко сказал Сидоровский. — Это просто замечательно. Правда, я не очень представляю, чем может помочь шестидесятилетний старик в борьбе против хорошо вооруженных и тренированных бандитов, но если он действительно такой крутой профессионал… Может, хоть совет дельный даст…
— Сережа, ты даже представить не можешь, чем он способен «помочь». Воображение рисует мускулистых боевиков, обвешенных оружием с головы до пят, а шестидесятилетний старик — это как-то несерьезно? Это очень серьезно, Сергей. Он действительно не знает ни жалости, ни сострадания. Он поставил себе цель, и он будет идти к ней, не считаясь с потерями и не замечая преград. Если ему понадобится принести в жертву кого-то из нас, он сделает это, не задумываясь и не испытывая угрызений совести. Если ему захочется взорвать Шерстнева, он не станет «мелочиться» и поднимет на воздух целый дом. Если ему приспичит сделать это в поезде — пустит под откос целый поезд.
— Он душевнобольной?
— И так тоже сказать нельзя. Все сложнее. Куда сложнее… Во всем остальном, что не касается его «работы», это очень обаятельный, умный и талантливый
человек. Но когда речь заходит о преступниках, и тем более об убийцах… Сорок лет назад, когда он еще учился в среднетехническом училище на штурмана дальнего плаванья, у него была девушка, в которой, говоря старомодным языком, он души не чаял. Очень трогательная была любовь, как в красивых романах… Они поженились, когда он стал штурманом. До рождения их первенца оставался месяц-полтора, когда ее убили. Зарезали на улице из-за шубки, в которую она была одета. Шубка была недорогая, простенькая, но и на нее он долго копил деньги, чтобы сделать молодой жене подарок. Подрабатывал, как мог… И почему-то винил себя в ее смерти: «Если бы не подарил этой шубки, ничего бы не случилось, если бы не оставил ее одну, уйдя в плавание…» Из рейса он вернулся на второй день после ее гибели. Видел ее тело… Было очень много ножевых ударов — в лицо, в шею… Потом, когда стянули с нее шубку, добивали в грудь, в живот… Он пытался покончить с собой, но его спасли, остался лишь шрам через всю скулу. Он заметен даже сейчас… Когда его вытащили с того света, это был уже совсем другой человек. Не знаю как, но через полгода он стал сотрудником госбезопасности. С тех пор я видел его не часто. Но когда он приезжал… Обычно это было связано с каким-то преступлением, произошедшим у нас в городе и так или иначе затрагивающим его друзей или знакомых. Городок-то маленький, все тут или дальние родственники, или близкие знакомые… Иногда он немного рассказывал мне о своей работе. Хотя, лучше бы мне было этого не знать… В тот раз он не нашел убийц, и теперь видит их в каждом убийце, мстя за свою жену и за своего нерожденного ребенка… Высшее милосердие — это когда человек, у которого убили близкого, хочет наказания, а не расправы, может отказаться от мести ради справедливости… Он не может этого… И не хочет…
— Понимаю, — тихо сказал Сидоровский. — Как хорошо я это понимаю! Что же, значит он действительно сможет нам помочь хоть в чем-то… Лично я согласен воспользоваться услугами даже самого сатаны, если это гарантирует мне голову Шерстнева…
— Лучше бы сатаны, — вздохнул Ключинский. — Пойми, Сережа, не бывает «чистой» или «красивой» мести. Это глупые писатели придумали. Всегда страдает кто-то невиновный. Очень много разбитых судеб и унесенных жизней ложатся на алтарь мести. Человек погибает, загораясь этим огнем. Неужели ты думаешь, что твоя жена хотела бы, чтобы ради мести ты потерял свою душу и жизнь? Не думаю…
— Я хочу получить их скальпы, — упрямо сказал Сидоровский. — Я готов делать все, что скажет Лихолит, если это только поможет мне их получить.
— Тебе только кажется, что ты готов ко всему. Может быть, ты готов к убийству, но не «ко всему». Пока ты еще не представляешь, что это значит — быть готовым ко всему. Лихолит действительно не боится смерти и не слишком-то ценит свою жизнь. Но он не ценит и чужую…
— Для дилетанта неплохо, — сказал Лихолит, внимательно выслушав Врублевского. — «Троечку» поставить можно…