«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I
Шрифт:
Как-то летом 1908 года секретный сотрудник «Николаев» сообщил мне, что в Саратов приехала из-за границы в качестве авангарда некая девица - агент центрального комитета Партии социалистов-революционеров; что она виделась с Левченко и имеет целью подготовить квартиры для целой группы видных эсеров, которые разновременно, но в недалеком будущем должны приехать в Саратов и организовать здесь Поволжский областной комитет партии.
Приезжая имела партийную кличку «Слон», которая, по словам «Николаева», вполне соответствовала ее внушительной наружности.
Левченко, по обыкновению, все дело связи и сношений с этой девицей передал в руки «Николаева», который прежде всего
Так как местные, более или менее видные, эсеры мне уже были известны и так как все сношения приезжей велись через «Николаева», я поставил за ней наружное наблюдение крайне осторожно. Таким же образом я поступал и в отношении всех остальных приезжавших по очереди, один за другим, членов нового комитета. Я хорошо понимал, что в этом деле, достаточно ясно и полно освещаемом мне секретной агентурой, неосторожное наружное наблюдение повело бы только к провалу дела.
Роль наружного наблюдения в данном случае я сводил к двум факторам: необходимо было, чтобы филеры охранного отделения запомнили и изучи-
8 - Заказ 2376
PoccwK^^i мемуарах
ли личности приехавших деятелей партии и чтобы наружное наблюдение смогло сыграть вспомогательную роль в случаях, когда нужно было установить некоторые подробности.
Приведу пример: мне становилось известно, что один из приехавших членов нового Поволжского комитета должен в такой-то час бросить в почтовый ящик письмо за границу, и вот я ставил наружное наблюдение за этим лицом только до того момента, когда нужное мне письмо попадало в почтовый ящик.
Все почтовые ящики в Саратове имели свои номера, и, по условленной тогда системе (которая, впрочем, начиная с 1909 года была заменена менее мне удобной), почтальон в назначенное время открывал ключом дверцу ящика и вынимал запертый на ключ же мешок, наполненный письмами, а на его место вставлял новый, пустой мешок. Мне оставалось только позвонить начальнику почтовой конторы, и через два-три часа на моем столе лежало содержимое данного почтового мешка. Найти интересующее меня письмо не стоило уже большого труда. Не теряя времени, беру специально для таких приемов предназначенную большую костяную иглу, вроде вязальной, и осторожно, стараясь не испортить краев, вскрываю конверт.
Обычно нахожу письмо с ничего не говорящим текстом, содержащим в себе самые обычные фразы. Но я знаю, что это только видимость. В письме есть скрытый, написанный не чернилами, а лимонной кислотой текст; он - между чернильными строчками, а потому эти последние несколько шире расставлены.
Все от того же секретного сотрудника «Николаева» я знаю, что шифр, которым написан частями скрытый текст письма, составлен по известной, легально изданной брошюре, один экземпляр которой находится в руках автора письма, то есть в Саратове, а другой лежит на полке, в квартире одного из членов центрального комитета Партии социалистов-революционе-ров, проживающего на положении эмигранта с 1908 года в Париже. Это один из самых трудных для расшифровки шифров, если только вы не знаете названия брошюры или книги. Если у вас есть данная книга, то вам остается лишь подогреть все письмо над стеклом обыкновенной керосиновой лампы, и тогда зашифрованный текст, написанный лимонным соком, проявляется весьма просто. Расшифровка - при наличии у вас книги-ключа - дело совсем простое. Первые две цифры означают страницу. Дальше следуют группы по четыре цифры: первые две означают строку, а последующие две - место буквы в данной строке. Значительно труднее точно воспроизвести разрушенное подогреванием
Poccuir^^e мемуарах
подобрать точно такую же бумагу, переписать, старательно подделывая почерк, оба текста, явный и секретный, и, что весьма важно, привести конверт в такой вид, чтобы он не возбуждал ни малейших подозрений. Короче говоря, то письмо, которое в Париже получит член центрального комитета, написано не саратовским революционером, но начальником Саратовского охранного отделения. А подлинник остается в архивах 93.
Мне пришлось написать несколько таких писем, и все обошлось благополучно, без всяких подозрений. Конечно, я не позволял себе приписывать, вроде добрейшего Александра Яковлевича Булгакова, почт-директора при Императоре Александре I 94, который, перлюстрируя корреспонденцию, отправляемую из Москвы, приписывал иногда собственноручно к письму от приятеля к приятелю: «и еще сердечно кланяется тебе почт-ди-ректор Булгаков».
Нечего и говорить о том, как много я узнавал из этих писем того, чего мог не знать мой секретный сотрудник и от чего я иногда сам, уберегая от подозрений, намеренно его отодвигал.
Мне пришлось тогда переписывать главным образом письма женщины, врача по профессии, получившей медицинское образование, насколько помню, в Швейцарии, Лидии Кочетковой.
Вскрыть и детально обрисовать всю организацию Поволжского областного комитета эсеров пришлось на долю «Николаева», и он сыграл в этом деле доминирующую роль.
Я часто задавал себе впоследствии вопрос: удалось ли бы мне без «Николаева» выявить и захватить в сеть розыска налаживаемую тогда в Саратове эсеровскую местную организацию? Затрудняюсь ответить на этот вопрос. В то время я имел уже свою заграничную секретную агентуру, составленную из местных, саратовских, эсеров, выехавших под удачными предлогами в Париж и проживавших там с ведома и согласия Департамента полиции. Через некоторое время я передал эту агентуру по распоряжению Департамента полиции в его ведение. Эта агентура, хотя и не была очень близка к эсеровскому центру в Париже и едва ли могла уведомить о всей затее организации областного партийного комитета в Поволжье, кое-что основное дала. В связи с ее данными, сообщенными мне, в свою очередь, Департаментом полиции, может быть, мне бы удалось кое-что выяснить и без «Николаева».
Вскоре после появления «Слона» в Саратов пожаловала, в полном соответствии с известной басней Крылова, и «Моська». Такова была партийная кличка ее подруги (и партийной и личной), новой приезжей из Парижа. Не помню теперь их подлинных фамилий. Обе были политические эмигрант-
Россия^1^в мемуарах
ки, и на них была возложена обязанность по приезде в Саратов связаться с местным партийным центром (т.е. с Левченко), наладить связи, найти удобные и подходящие квартиры для размещения следовавших за ними главных деятелей Поволжского областного комитета и т.п. Это были первые ласточки - в ожидании птиц покрупнее.
Левченко, обычно хмурый и малоразговорчивый, оживлялся и все чаще зазывал к себе для переговоров моего «Николаева». С каждым таким разговором я обогащался новыми сведениями. Мои деловые свидания с «Николаевым» участились, и в течение полугода почти не проходило ни одного дня без того, чтобы мы не виделись с ним. Каждый шаг обдумывался и передумывался в полном согласии. «Николаев» был твердо уверен, что я ничего не сделаю опрометчиво - ничего, что могло бы повредить ему в глазах его партийных товарищей.