Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы
Шрифт:
Таковой действительно приехал. Первое свидание с приехавшим состоялось на квартире у Бисмарка приблизительно в мае 1915 г. Приезжий отрекомендовался американским гражданином Джиакомини. На самом же деле в нем как по выправке, так и по произношению легко было узнать немецкого офицера. По почтительному обращению с ним майора Бисмарка можно было заключить, что он занимает видное место. Джиакомини привез с собой целый список русских фабрик и заводов, которые ему было бы приятно уничтожить. Помимо этого списка, как первоочередную задачу, выставлял покушение (хотя бы и безрезультатное) на жизнь бывшего министра Сазонова, которого они с Бисмарком считали злейшим врагом немцев, и разрушение каменноугольных копей в Донецком бассейне. Джиакомини, сносно говоривший по-русски, сказал нам, что он собираемся выехать в Россию, где будет руководить нашей дальнейшей работой. Литвин тут же дал ему адрес - Невский, 55 (где Северный меблированный дом) и назвал какую-то фамилию которую я теперь не помню. Расставшись с Джиакомини Литвин немедленно протелеграфировал в Петроград в департамент полиции как данный им Джиакомини адрес так и фамилию, прося немедленно посадить там филера под такой кличкой.
Вернувшись в Париж, мы запросили департамент как нам быть дальше. В ответ получилась телеграмма о том чтобы в Россию выехал один только я,
Приехав в Петроград, я заявился к бывшему вице-директору Департамента полиции Васильеву, который меня и ознакомил с тем, что им было предпринято по этому делу: 1) они под указанной Литвиным фамилией и по данному адресу посадили филера, устроили наружное наблюдение дали знать подробные приметы Джиакомини начальникам пограничных пунктов с указанием такового на границе не задерживать, но иметь над ним неусыпное наблюдение. Из разго-{342}вора с Васильевым я вынес впечатление, что он этим делом очень интересуется и безусловно будет рад, если удастся таким образом открыть несомненно существующую в России немецкую агентуру. Напрасны были наши ожидания. Джиакомини в Россию упорно не приезжал. Прождав все сроки и еще несколько дней сверх того, мы запросили по телеграфу фон Бисмарка о причине неприезда Джиакомини. Была отправлена следующая телеграмма на французском языке: «Bern, Rue Brounaden 31, Bismark. Беспокоюсь отсутствием отца. Телеграфируйте как быть дальше. Ральф». Для ответа была дана фамилия и адрес, данные для сведения Литвиным (Невский, 55). В ответ пришла следующая телеграмма: «Выехал. Не ждите. Дело продолжайте. Ральф».
Спустя дней пять после получения этой телеграммы произошел следующий неожиданный случай. Какой-то чиновник Министерства иностранных дел, впоследствии оказавшийся душевнобольным (фамилии не помню - кажется, Шаскольский) ворвался в кабинет товарища министра иностранных дел Нератова, замахнулся на него топором и едва его не убил, но был вовремя удержан. Этот непредвиденный нами случай мы использовали следующим образом. Нами была отправлена Бисмарку телеграмма: «Подряд взят. Пришлите управляющего в Стокгольм». Впоследствии выяснилось, что ответная телеграмма пропала в пути, но я все же выехал в Стокгольм. Здесь я в германском посольстве узнал, что меня уже ждут. Вместо Джиакомини приехал другой, который мне и заявил, что Джиакомини поехать в Россию не мог по непредвиденным обстоятельствам (эти обстоятельства мне до сих пор неизвестны), что работой нашей они довольны и что нужно было бы приняться за более серьезные дела, мобилизовав для этого все силы. Этим более серьезным делом оказалось следующее. Ввиду того что, как известно немцам, еще в 1905 г. в Черноморском флоте было революционное движение, выразившееся в памятном мятеже на броненосце «Князь Потемкин»; ввиду того, что во флоте сохранился антиправительственный дух, желательным является, подняв мятеж матросов, внушить им увести суда «Мария» и «Пантелеймон» (тот же «Потемкин») в Турцию. Мне {343} был представлен целый план обеспечения личной свободы и материального благосостояния для тех офицеров и матросов, которые приняли бы участие в акте, а также и указания, как поступить с сопротивляющимися, причем из этой последней категории - офицеров надо бросать в воду, а матросов только связывать.
Было также предложено организовать отдельную группу, которую надлежало отправить в Архангельский порт и на Мурманскую железную дорогу. В Архангельске важно было возможно больше мешать правильному сообщению пароходов, курсирующих между Архангельском - Англией и Америкой.
Замечу кстати, что это происходило в период нарождения военно-промышленных комитетов, которые были для немцев очевидной угрозой. В частности, рекомендовалось в Архангельске устраивать пожары на территории порта и, по возможности, портить прибывающие туда пароходы, не останавливаясь и перед взрывами таковых. Что касается Мурманской железной дороги, то рекомендовалось всячески препятствовать постройке ее. Способы: устраивать забастовки рабочих и, в крайнем случае, портить технические материалы.
Приняв изложенное к сведению, я уехал из Стокгольма, снабженный 30 000 фр., каковые вручил вице-директору Департамента полиции Васильеву. Путешествовал под именем купца Ральфа. За весь период моего последнего пребывания в России после свидания с Джиакомини, с мая по сентябрь 1915 г., Васильевым в курс дела был введен заведующий контрразведкой подполковник Федоров, проживавший в Петрограде. Приехав в Петроград, я сделал Васильеву подробный доклад о своей поездке, и, обсудив с ним положение, мы пришли к тому заключению, что в ближайшем будущем ничего делать не нужно. Это наше решение было одобрено и бывшим директором Брюн де Сент-Ипполитом.
Осенью 1915 г., в середине октября, я выехал в Цюрих. Перед отъездом я еще раз побывал у Васильева, который уже тогда собирался выходить в отставку. Добавлю здесь, что подполковник Федоров одобрял каждый наш шаг и не {344} предпринимал сам ничего самостоятельно. Васильев посоветовал мне в дальнейшем держаться следующей тактики: самому к немецким агентам не показываться, а если кто-нибудь из них затребует, то сказать, что вследствие сильного провала в России ничего теперь сделать не удалось, и что обстоятельства работы в России теперь таковы, что навряд ли можно ожидать каких-нибудь положительных результатов, причем просил в случае возникновения каких-нибудь новых замыслов или предложений с противной стороны не принимая таковых, категорически от них не отказываться и о каждом отдельном предложении извещать его.
В январе 1916 г. в Цюрих приехал опять тот же Бернштейн и сказал мне, что для них представляется в данный момент очень важным прекратить производство взрывчатых веществ на Шосткинском и Тульском патронных заводах. Я, руководствуясь данной мне инструкцией, дал уклончивый ответ, который в общих чертах сводился к тому, что в ближайшее время, по выяснении положения дел, в России, ничего предпринять нельзя, а что я постараюсь навести справки.
Это оттягивание шло приблизительно до марта 1916 г. В марте я получил приглашение приехать в Берн для личных переговоров по очень важному делу. Приехав туда, я был у Бисмарка, и он сказал мне, между прочим, следующее: «У русских одно преимущество перед нами на Черном море - это „Мария“. Постарайтесь убрать ее aus dem Wegschaffen. Тогда наши силы будут равны. А при равенстве сил мы победим. Если нельзя окончательно ее уничтожить, то хоть постарайтесь выбить ее из строя на несколько месяцев».
Затем он передал, что сейчас со мной будет говорить их посол, но чтобы я не подал виду, что знаю, с кем говорю. Когда пришел этот незнакомый мне господин, посол, то он завел разговор об общем положении России, в коем показал довольно большую осведомленность в разных оттенках русских общественных настроений. Поговорив со мной около получаса и, очевидно, оставшись довольным моими ответами, он меня спросил, не соглашусь ли я поехать в Россию для организации в широком масштабе революционной повстанческой пропаганды среди рабочих и крестьян. В программу {345} входили: рабочие и аграрные беспорядки с самым широким саботажем, а также лозунгом „Долой войну“.
Между прочим, в разговоре он выразился, что люди различных идейных мировоззрений во время этой войны во многом неожиданно сошлись и разошлись. Указал на Бурцева и Кропоткина - людей различных взглядов, однако, сошедшихся отношением к войне.
На мои запросы «как быть» Департамент полиции ответил через Красильникова следующее: «Оба предложения принять. О „Марии“ условно, о пропаганде - безусловно. Мне выехать в Россию».
Уезжая в Россию, я условился с немцами, что через два месяца встречусь с ними в Стокгольме.
По приезде в Россию через Швецию под фамилией Ральфа приблизительно в мае 1916 г. я отправился, согласно указанию Красильникова, к Броецкому, тогда делопроизводителю Департамента полиции.
Броецкий сказал мне, что Департамент полиции вряд ли сможет вплотную заняться этим делом, а потому я буду передан в распоряжение военных властей. В ожидании проходили недели и недели, но ничего не было сделано. Броецкий уехал в отпуск и познакомил меня со своим заместителем (фамилии не знаю). С военными властями я сведен не был, и когда начал приближаться срок свидания в Стокгольме и я стал просить паспорта, мне сначала обещали, а за несколько дней до самой поездки мне было заявлено, что паспорта дать не могут ввиду того, что каждый паспорт, выдаваемый на поездку за границу, проходит через специальное контрольное бюро, назначенное военными властями, а те отказались выдать мне паспорт на основании каких-то особых, имеющихся у них сведений обо мне. На вопрос, подозревает ли меня Департамент полиции в чем-нибудь неблаговидном, мне ответили: «Безусловно нет».