Охваченные членством
Шрифт:
— Видите, — говорю, — придурки, что бы с вами было, если бы мы на горку не поднялись!
В штаб приехал — с коня не слезаю! Докладываю: так и так...
Командир полка аж трясется!
— Вот что, голуб мой сизокрылый! Орден я тебе дам, но к минометам чтобы близко не подходил... Твое счастье, что немец, который тебя ловил, очень грамотный военный... Он все перемолол, где ты мог стоять... Но ему в голову прийти не могло, что ты минометы на гору вытащишь и вниз стрелять будешь.
Как ни странно, орден дали. Так что, когда я в кавалерию влился, был я уже орденоносец. А кавалерия подошла специфическая. Казачья добровольческая сотня непризывных возрастов. Старики. Я как увидел, как они на конях сидят, быстренько сообразил, что мне тут со своим орденом лучше помалкивать.
Построились. В седлах чуть ли не чай пьют. Ну, родились на конях!
— Отцы! — говорю. — Врать не буду. Воевать не умею.
— Видим, — говорят, — сынок. Хорошо, что сам сказал. Ты за нами примечай да поспешай, вот оно и ничего будет.
Вот так и воевал. Так и наступать начал и дона-ступал до Ташкента. Там пополнялись. Разумеется, в основном узбеками. Да ничего. Ребята как ребята. Сложно отучить их ногами болтать, а то едут на конях, как на ишаках...
Про награды вообще
Доктор, как всякий настоящий фронтовик, трескучего официоза про войну не выносил. Однажды я попал с ним на торжественный вечер, где некий бодрый товарищ, гремя завесью юбилейных медалей, бодро рассказывал, как наша армия пошла туда-то, захватила то-то, нанесла удар там-то... Венеролог смотрел на него, и становилось зримым старинное присловье «как солдат на вошь». Долго сдерживался, но все-таки сорвался. Когда докладчик предложил задавать вопросы, поднял руку.
— Извините, пожалуйста, — спросил он максимально елейным голосом. — Вы, я так понял, в Генеральном штабе служили?
— Нет, товарищ, — сказал докладчик, быстренько расшифровав орденскую колодку доктора, — я служил в пехоте.
— В звании генерал-лейтенанта?
— Ну что вы, товарищ, хо-хо... Скажете тоже... Я — сержант.
— Так, хрен ли ты, сержант, знать мог, куда наша армия пошла!.. — заходясь, пророкотал доктор. — Что ты кроме спины впереди идущего видел? Я в конной разведке служил, шестьдесят километров по фронту отслеживал и то ни черта понять не мог... Начитаются генеральских сказок... Мать-пере-мать!.. — Едва я доктора из зала вывел.
Употребив стакан водки и несколько отдышавшись, доктор грустно сказал:
— Господи! И врут-то все как-то однообразно! Ты его медали видел? Самоварное золото. Хоть бы одна беленькая «за кровь». «Отвага» там или хоть «За боевые заслуги», а то все «массовое награждение»... Латунь! И юбилейные брошки... Он, небось, к фронту ближе ста километров и не подходил. И вообще, ну что солдат может понимать в стратегии?..
Вот мы форсировали Донец. У меня восемь узбеков замерзли. Через сутки форсировали обратно. Еще пятнадцать... В обоз забьются и замерзают на телегах. В седле-то не замерзают! Так валятся с седел на телеги. Их и нагайкой гонишь, и по-всякому... Никак! Сам-то еле ногами двигал. Вот тебе и операция, и героические жертвы... А после войны прочитал, что мы, оказывается, закрывали кольцо окружения армии Паульса, герои Сталинградской битвы, так сказать... Медальки получили «За оборону Сталинграда». Вот и сравни мою медаль и морпеха, что в городе дрался... Медали одинаковые, а весят по-раз-ному. Конечно, я в этом не виноват, но брехать-то зачем... Совесть нужно иметь. Мало что брошек налепили, взяли и честную награду обгадили... Орден Отечественной войны. Второй степени. Взяли и дали всем! Да что ж это такое! Я за эту вторую степень целую ночь отстреливался... А тут всем! За то, что уцелели? Так, что ли?
Пошли в прорыв. Рейд по тылам. Села брать. Самое для кавалерии дело. Снег по брюхо, метель. Мыто брать, а он не отдает. Потыркаешься в оборону, артиллерии нет, как возьмешь? И обратно в степь. А кто село взял — тот в тепле ночует. Стимул. Утром выходишь из хаты, кони, как собаки, на задних ногах стоят, соломенную крышу доедают. Сами как скелеты, и мы не лучше...
А тут наскочили на румынскую кавалерию. Они по параллельной дороге в село рвутся. Кавалерия — равный противник — счастье! Но они с обозом, с пушками... Не в счет. В атаку! А снег глубокий. И мне в коня — снаряд малого калибра! Я как Мюнхгаузен на ядре. Но много хуже. И ногу зацепило, и в живот. «Комэска убило! Комэска!» И ушли за румынами. Я валяюсь. Голову поднял — птичка фьють! Прямо около уха. Румын метрах в полета, тоже, видать, раненый. Он — в меня, я — в него... Потом он стрелять перестал. То ли я попал, то ли он кровью истек. И уж под утро только меня Полторошапкин нашел, санитарам отдал. И еще трое суток в обозе на телеге подыхал, пока к своим не вышли да в госпиталь не отвезли. Отвоевался! Вот — вторая степень! А теперь она у всех! Тьфу!
А румын — молодец. Солдат. До последнего дрался. Молодец. Ничего не скажешь...
Атака в конном строю
Доктор с тоскою в серых глазах развенчивал мифы.
— Какая там атака в конном строю! С клинками на танки! Не ходили с клинками! Не так все было! Да врут все в кино! Идиоты, что ли? Да и поляки наверняка строем на танки не ходили! На конях на танки шли! Это правда. Но с гранатами! Тактический прием! Дорога в один конец. Это — безусловно.
Пехота отступает — зацепиться не может. Танки по пятам. Гонят, как баранов. Давят и все... Не дают окопаться. А степь. Да еще, как бильярдный стол ровный кусок. Рощицы торчат кое-где. Командир полка вызывает:
— Возьмите коней похуже, а людей получше... Добровольцев. Если будут...
Получилось семнадцать человек. В рощицах стали. Как танки мимо ползут, как боком станут — полным наметом и связку гранат под гусеницы. С гранатами! А не с клинками. Два танка сожгли. А было девять. Семь назад попятились. Испугались. Не стали рисковать.
И часов десять не наступали. Ждали пехоту. А потом пехота впереди танков пошла. Автоматчики. Тут уж танки никак не взять. Но пехота окопалась. Успела. Вот и зацепились. Так что не зря... Хуже нет, когда зря...
А в конную атаку я ходил один раз. На Украине. Сплошного фронта с траншеями и проволокой нет. И вот, в рейде, взяли село ночью. Метель метет. Ни черта в двух шагах не видать. Под утро прилетает немецкий связной на мотоцикле и прямо к штабу. Часовой — узбек: ему все начальники. Нарочный нлетел в горницу, все офицеры за столом, ему сразу пистолет ко лбу. В сумке депеша срочная. Начальнику гарнизона: «Приготовиться к приему румынского кавалерийского корпуса».
— Ну вот, — говорит комдив, — он их завтра на том свете и встретит!
Такое только в кино бывает. Их —- корпус. Нас — два полка неполного состава.
Решили румын брать на льду реки. У румын кони кованы плохо. Такая полуподковка полумесяцем — только на зацеп. На льду как коровы. А мы на шипы перековаться успели, по-зимнему.
Стали затемно по обоим берегам. Дождались, пока весь корпус с обозами, кухнями и пушками на лед выползет, и, по ракете, вперед!
Это рассказать нельзя. Они клинков вытащить не успели. А я еще на берегу одного офицерика заприметил — бурка на нем белая, красивая... Я-то все на него целился. И доскакал! Шашкой — р-раз по коню! Два — по коню! Три — по бурке! Как в замедленном кино! Четыре — по каске. А он медленно так поворачивается и в глаза мне глядит... Ужас!