Охватить Все. Книга 1
Шрифт:
– Я согласна!.. только жизнь оставляю, - улыбнулась – может твоя жизнь кому-нибудь ещё сгодится.
– Кому?.. разве не понятно, что легионер жить не может без царицы и потому жизнь его не дорога ему.
– Василисе, например, которая вся необъятность!.. но ты отвлёкся, Елисей.
Будто встрепенулся Елисей, встал на ноги и начал Клеопатру раздевать, смакуя каждое мгновенье, глядя прямо в глаза блудливым, наглым взглядом.
– Елисей, ты меня смущаешь.
– Представь состояние легионера, который свою царицу раздевает и при этом знает, что она противиться не может… Себя представь, что ты
– Что, например, сегодня ты намерен делать, воин?
Он снял с неё халат и бросил на пол, больше на Татьяне не было одежды. Инстинктивно она руками закрыла груди, румянец зарделся на щеках. Отошёл, будто оценивал товар, подошёл опять, взял за руку.
– А сам-то чего не раздеваешься, прошептала Клеопатра.
– Для контраста, - тихо прошептал, увлекая её голую к столу. На столе неполная бутылка водки, красное вино в графине и закуска.
– Что предпочитает Клеопатра?
– Вино-о-о… но сегодня водки, - её трясло, неведомо с чего. Елисей видел это, но намеренно не обращал внимания.
– Я замёрзла, Елисей, пожалей царицу, согрей скорее.
– Сейчас. Я же не палач, - улыбнулся Елисей, привлёк к себе, поцеловал…
– Вот если бы и ты разделся!..
– Успею, у нас ночь впереди, - налил ей водки и себе немного, выпили, она зарделась ещё больше, но трястись перестала. Обняла Елисея:
– Какой же ты жестокий к царице Клеопатре, а говоришь, что любишь.
– Любовь всякая бывает, - он взял её на руки и понёс, будто запнулся, уронил, но прямо на кровать, сам рядом пал, довольный.
Посмотрела на него Татьяна… или Клеопатра… а может Василиса, она сияла вся и это сияние из глаз струилось счастьем.
– Согрелась?.. – спросил её.
– Согрелась. Ты же умеешь греть, спасибо. Наклонилась, начала целовать…
– Съела бы тебя сейчас!.. Меня переполняет, Елисей.
Он прошептал ей в ухо:
– Это ещё не всё, не расслабляйся.
– Я не расслабляюсь, у нас ночь вся впереди, - тихо ответила она.
– А ты чё голая совсем?
Опешила Татьяна.
– Ты же сам меня раздел, а мне противиться нельзя. Я от стыда сгорала.
Но Елисей, будто не слышал:
– Разделась, красуется, а мне себя не предлагает.
– Наглый ты, - она опять смутилась даже, - лучше раздевайся сам или я раздену, налетела, как тигрица.
Елисей сопротивлялся, но всё слабее и слабее, сдался, наконец:
– Нет сил сопротивляться, сдаюсь, бери мою невинность, - и руки раскидал.
– -------------------------
Утром Таня проснулась рано и странно, что от голода. Она очень есть хотела, не понимала, почему. Елисей сладко спал и улыбался, как маленький ребёнок. Понятно… всего пару часиков поспали, но не это удивляло, да и удивляло ли. Он, действительно, как малое дитя увлёк её в такую же вроде детскую игру, но так, что она реальность потеряла. Была она и Клеопатрой, и немного Василисой, и даже блудницей великой, и королевой, и на других планетах побывали, увлёк её в пустыню, где она от жажды умирала, в темницу кинул, к ней освободителем пришёл, бросил в бездну, где она в огне горела адском, поднимал на небеса в сияние рассвета… и главное, что она даже сейчас всё это в себе переживала, но!.. накинула халат, пошла к столу и жадно кушать стала, всё без разбора. Ела украдкой, сама себя стеснялась, изредка поглядывая на Елисея.
– Проголодалась?
Вздрогнула Татьяна.
– Напугал… - повернулась к Елисею, оправдываться стала, - проголодалась, сама не знаю, почему, даже спать не могу.
– Умаялась, видать – подцепил Татьяну.
– Нет, необычно просто… ты не просто необычный, большой какой-то, нераскрытый, и раскрыть, по-видимому, невозможно. Ты хоть сам себя-то знаешь?
– Нет.
– Тебе принести чего-нибудь?
– Вина.
– Может водки, всё ведь осталось, я готовилась, думала, что ты выпьешь, а ты…
– Нет, вина, на работу вечером, без водки пьяный, умаяла меня… - он улыбнулся.
– Наглец ты, нету слов, издеваешься и не краснеешь, я ведь женщина, слабое созданье.
– Слабое?.. чё-то пропустил и не заметил по наивности своей…
– Елисей!.. ты всё ещё играешь?..
– Вся жизнь – игра, или уже существование только.
Татьяна налила вина, взяла кусочек колбасы, подошла и села рядом на кровать. Он выпил, закусил, опять пал на подушку. Она унесла стакан, сама вернулась. На вид счастливая была сейчас, ведь утолила голод.
– Скажи, я знаю тебя уже давно, как приехала сюда, это года три почти…
– И что?.. ты ведь с мужем была, хотя-а…
– Я не об этом. Два года, как медведь в берлоге, из себя не выходил, я даже заговорить с тобой боялась и вдруг!.. будто мгновенно изменился?
– Как это, изменился?.. такой и был… давно.
– Знаю я и помню. Вся деревня только о тебе и говорила, одни плохо, а другие хорошо, но потом-то ведь не так.
– Не понимаю я, к чему ты клонишь?
– Это я не понимаю, как можно так преображаться?
– А сегодня ночью ты сколько раз преобразилась?.. да и сейчас!.. какой-то образ создаёшь.
– Нет, - чуть отстранилась, с опаской поглядывая на Елисея, - не смей, Татьяна я сейчас…
Засмеялся Елисей:
– Ты не грузись, Татьяна, я такой, какой есть и, видимо, есть на то причина. Скажи, тебе было плохо?
– Хорошо!.. очень хорошо, даже чересчур, но сейчас страшно.
– А страшно то почему?
– Страшно дальше жить. Такого мне никто не сможет предложить, ты же в небеса поднял и бросил в бездну, у меня всё ещё кружится голова от счастья и каждая клетка тела плачет почему-то. Не уезжай?.. – посмотрела умоляюще на Елисея, - вместе уедем. Мне в городе место предлагали, я же модельер.
– Хочу с тобой я говорить часами, хочу ласкать тебя, любить, и окружить тебя красивыми цветами, но!.. это просто опьянение, а после любой пьянки похмелье наступает. Сломаешься под тяжестью, ноша велика… понимаешь?.. Возьмёшь всего лишь капельку меня, и эта капля океаном станет.
– Вот как тебя назвать?.. развратник, не иначе, то, как медведь, то … даже слов нет.
– Я обещал, Татьяна. Я всё равно собрался уезжать после отпуска.
– Куда?
– В Сибирь к Байкалу. Знаешь что… месяц дождёшься?.. а пока подумай, присмотрись, не торопись, я верности не требую, ты свободный человек. Правильно сказала, что большой я, нераскрытый, а ты понимаешь много, потому и трудно будет, но я другим не стану. Вон, одной ночи на полжизни хватит…