Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках
Шрифт:
Но никакого освящения храма не было произведено. Алексей Михайлович не только оставил дело без всяких последствий, но еще больше приблизил Дионисия.
Во время крестного хода у стен оскверненного Успенского собора, накануне Пасхи, в Великую Суботу, новообрядческое русское духовенство двинулось по старинке «по солонь» — по солнцу. Архимандрит Дионисий, участвовавший в богослужении, демонстративно повел греческих священников в противоположном направлении, согласно недавно утвержденным правилам. Начинался конфликт, который разрешил своим вмешательством царь Алексей. Он приказал всем замолчать и уверенно пошел рядом с Дионисием. Русские епископы послушно двинулись следом.
Первая
Многим в России казалось, что царь Алексей с приближенными исполнителями своей воли подпадает под карательное действие собственного законодательства, утвержденного еще до начала церковной реформы. Под руководством царя переделывались священные тексты и обряды, по которым спасались многие подвижники веры; его слуги врывались в церкви во время богослужений, бесчестили и били священников, служивших по старым книгам, пытали в застенках и ломали пальцы тем, кто крестился двумя перстами, то есть точно так, как крестились на протяжении семи веков христианства на Руси. И все это без всяких канонических обоснований, единственно с глухой и неясной ссылкой на авторитет приезжих греков. Но что за люди были эти греки и какие они на самом деле были христиане — видели все по их богохульным поступкам, неумеренной алчности и непомерной гордыне.
В условиях, когда высшая русская церковная иерархия беспрекословно подчинилась царской воле [15] , из народной среды, из самых разных слоев всего «люда» Московского государства вышли непримиримые защитники древлеправославного благочестия — приходские попы, монахи, служилые дворяне и представители древних аристократических родов, простецы-миряне, купцы, горожане, стрельцы и казаки. Их объединяло прежнее традиционное для Руси сознание надсословного единства, христианского братства. Ими всеми руководило православное правосознание, требовавшее от каждого христианина при необходимости встать на защиту веры.
15
Диакон Фсодор передаст, как во время уговоров принять никоновские нововведения, епископы признавались ему: «И мы, диаконе, знаем, яко старое благочестие церковное все право и свято и книги непорочны, да нам бы царя оправить, того ради мы за новыя книги стоим, утешая его… Царя не смеем прогневати». — Цит. по: Богданов А. Мятежное православие. М., 2008. С. 128.
Из всех русских епископов только Павел коломенский открыто воспротивился нововведениям. Никон собственноручно избил его и сослал в дальний монастырь, где престарелый епископ был замучен слугами патриарха до смерти. Заключением в тюрьму, пытками и унижениями пытались запугать противников и погасить сопротивление реформе. Но любые меры физического воздействия и устрашения были бессильны перед самоотверженным подвигом мучеников за веру.
И все же протопоп Аввакум выделяется среди прочих страдальцев за древлеправославие исключительной стойкостью и непреклонностью. Случалось, что и некоторые самые преданные старой вере люди не выдерживали преследований, из понятной человеческой слабости или в качестве уловки, чтобы обмануть бдительность судей, хотя бы временно принимали нововведения. И тогда Аввакум оказывался едва ли не в совершенном одиночестве перед всей мощью государственно-церковной коалиции, и на нем одном держалось дело сохранения святорусского
На московском соборе 1666—1667 годов, приведенный из темницы и стоя один перед судом великолепно одетых и гордых архиереев, Аввакум добродушно сказал вселенским патриархам, Макарию и Паисию: «Вселенстие учитилие! И впредь приезжайте к нам учитца: у нас Божию благодатию… до Никона отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно, и церковь немятежиа…» Тут русские епископы, с оглядкой на царя, принялись бранить проповедника. Аввакум говорит об этом: «А наши, что волченки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: “глупы-де были и несмыслены наши руские святые, не ученые-де люди были, — чему им верить! Они-де грамоте не умели!”. О, Боже святый! Како претерпе святых своих толикая досаждения… Побранил их, колко мог… так на меня и пущи закричали: возми, возми его! Всех нас обезчестил! Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня набросились: человек с сорок, чаю, было, — велико антихристово войско собралося!…» {46}
Несгибаемая воля, глубокая убежденность в правоте старой веры, начитанность в Свящсшюм Писании и сочинениях отцов церкви в соединении с удивительной памятью, позволявшей Аввакуму и спустя более 10 лет, проведенных без книг в тюрьме, цитировать очень точно фрагменты из разных богословских текстов, — эти способности делали богатыря протопопа смертельно опасным противником для инициаторов перемен в жизни русской церкви.
И враги и поклонники Аввакума из нестарообрядческой среды, хотя и но разным причинам, но непременно обращали внимание на его «русофильство». Протопоп предстает в таких описаниях первым русским националистом, а все дело защиты старой веры сводится к отстаиванию узконациональных идеалов и «доморощенных», как с неприязнью выражаются некоторые исследователи, начал культурной и религиозной жизни.
Аввакум действительно был преданным сыном русской земли, глубоко влюбленным в культуру и характер своего народа. Он гордился русским языком, почитал подвиги русских святых и славу доблестных русских князей и воевод. Но в основе его восторженной любви к родине лежало религиозное чувство. Счастливое осознание того, что именно она Божьим соизволением является хранительницей истинной и непорочной христианской веры, того «пресветлого православия», служение которому объединяло всех людей Московского государства, от смерда до царя, на протяжении веков. И это осознание столь важной духовной миссии своей страны было вызвано объективным взглядом на современность и знанием церковной истории.
27 августа 1667 года, по приговору царя и московского собора, самых стойких противников реформы вывели на площадь. Иноку Епифанию и попу Лазарю должны были вырезать языки. Протопопа Аввакума пощадили по настойчивому заступничеству царицы Марии Ильиничны и увезли из Москвы заранее. Суеверный царь Алексей, очевидно, побаивался грозного протопопа, в котором чуял огромную духовную силу. Он не решился причинить ему вред и послал стрелецкого голову Юрия Лутохина тайно просить Аввакума, чтобы он молился о нем, «многогрешном царе», и о царских детях…
Осужденным клещами захватили языки и отрезали «до вилок», оставив небольшие обрубки. Епифаний ослабел от казни и был почти без сознания. Лазарь вел себя твердо. Собравшись с силами, он выплюнул изо рта обильно сочившуюся кровь, отер губы и правой окровавленной рукой благословил двоеперстно собравшийся народ.
По дороге в ссылку в подмосковном селе Братошине Епифаний и Лазарь встретились с Аввакумом. Протопоп плакал, увидя истерзанных друзей, и «перецеловав их кровавыя уста, благодарив Бога, и яко сподобихся видети мученики в наша лета».