Окаянные
Шрифт:
Буланов впился в Ягоду — шутит тот или издевается над ним?.. скривил губы так же, как тот.
— Ты пей чай-то, Петрович, остынет — не тот вкус. И согреться не успеешь. А баба та зачем гражданину понадобилась? Переспать? Или родственница?
— Вот уж не знаю. Ваш знакомый, хоть и расположился ко мне, а не доверился. Только я глубже его пытать стал, рот замком. Ну а насчёт вашей роли во всей катавасии, он совсем ни-ни. Свёл разговор на пустяки. А стоило мне придавить, нагло отрезал — вас ему надо. Готов, мол, встретиться на любой территории. Ушлый пройдоха.
— Интересно, — закурил вторую папироску Генрих. — Ну-ка, опиши мне их внешность. Обоих. Только не спеша.
Удивительно,
— Он тебя о новой встрече просил?
— Нет, — замахал головой Буланов. — И не заикнулся. Когда я с ним попробовал построже, он вроде как осерчал. В общем, я тут же на попятную и уговорил его на завтра. Так же ночью, но только в другом месте.
— Это где же?
— Есть у меня одна квартирка. Рудольф Иванович подсудобил на время командировки, — хмыкнул Буланов. — И тоже рядышком.
— Аустрии?
— А что?
— С инструкцией вы оба не в ладах? Или у вас там, в Пензе, на счёт этого свои порядки, — изобразил жесть в глазах Генрих, а сам подумал: "Спелись эти два молодца в одну дуду, раз начальник подчинённому свою явочную хату доверяет, а может, после моих допросов Буланова решили держаться друг дружки?.."
— В Пензе в этом нужды не было, — промямлил оправдываясь Буланов, — а тут, в столице, можно напороться так, что…
— Что?
— Рассказывали уже. В белых мешках на ходулях попрыгунчики шастают. На милицию никаких надежд, чекистов надо привлекать.
— А ты ко мне обратись.
— Извините, Генрих Гершенович, я воспользуюсь.
Они помолчали.
— Теперь уж, раз приглашают меня, сам вашу явку проинспектирую, — вернулся к начатому Генрих, — а заодно, может, и прокорректирую, как ты изволил выразиться. А на месте видно будет. Завтра, говоришь, встреча?
— Так точно.
— Готовься, — подвёл черту он. — А теперь потолкуем о том, ради чего я тебя ночью разыскивал.
— Я уж кумекал, пока сюда бежал.
— Кумекал он. — Гримаса перекосила лицо Ягоды. — Ты, Павел Петрович, изволь пензенские-то словечки, деревенский свой жаргон быстрей изживать, в высшей нашей чрезвычайной сколько уже?
— Да я…
— Феликс Эдмундович в Кремле заночевал. Задержался у товарища Сталина. А из дома, сам понимаешь, зачем сюда переться, когда до утра несколько часов оставалось.
— Звонил? Что случилось?
— Звонил. Но я тоже вздремнул. Он беспокоить меня не стал. Помощнику передал, чтобы я к встрече с Иосифом Виссарионовичем готовился.
— Сегодня?
Ягода пожал плечами. Дзержинский действительно Штоколову ничего не объяснил, кроме этого.
— А по какому вопросу?
— Ну ты ещё что-нибудь спроси! — не сдержался Генрих.
Буланов съёжился, ткнувшись носом в стол.
— Не забыл о кандидатуре, которую я просил подобрать по его поручению?
— О Корновском? Ну как же!
— Я поручал тебе всё досконально перепроверить. Чтоб никаких мелочей. Чтоб с пелёнок, как говорится, и до сего часа! Задание самого Генерального секретаря, товарища Сталина! Он Феликса не стал впрягать в это дело. Понимаешь? Я головой отвечаю!
— Да не волнуйтесь вы, Генрих Гершенович, — заёрзал на стуле Буланов. — Проверен товарищ Корновский. Сам лично разгрёб его биографию по косточкам. Я теперь про него знаю больше, чем о себе. Докладывал вам. Вы же и утвердили его кандидатуру. Из трёх или четверых бывших отщепенцев. Забыли?
— Ну ты не разгоняй! — одёрнул его Генрих. — Каких ещё отщепенцев? Из бывших эсеров — это так, но давно перешедших на нашу сторону, зарекомендовавших себя активными большевиками, а главное, нюхавшими пороху, боевыми, так сказать, бойцами. Таков и приказ мне был, чтоб не каких-нибудь громил, а умных тактиков и стратегов подобрать. Не как тот засранец Семёнов, который на суде горлопанил и в грудь кулаками бил. Только воздух лозунгами поганил.
— В Корновского свои же, эсеры, стреляли. Предателем объявили. Приговорили уничтожить при первом удобном случае. Вот как он им насолил. — Буланов оживился, приподнялся со стула. — Глеб Корновский, он же Корно, подходит по всем статьям. И со Львом Давыдовичем Троцким, как вы требовали, знаком, и в Германии во время их революции побывать успел. Зарекомендовал себя отменно на баррикадах. Ему даже поручалось с боевой дружиной Радеку [51] побег устраивать из немецкой тюрьмы. Лишь случай и подвёл. Боец! Красин его очень ценил.
51
К.Б. Радек (1885–1939) — революционер, журналист, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения, советский политический деятель, в 1919–1924 гг. член ЦК РКП(6), секретарь исполкома Коминтерна (1920 г.), сотрудник газет "Правда" и "Известия", сблизился с Лениным после Первой мировой войны, в декабре 1918 г. был в Германии для поддержки немецкой революции (нелегально), арестован в 1919 г. и посажен в Моабитскую тюрьму. Освобождён в 1920 г., с 1923 г. активный сторонник Л. Троцкого, в 1936 г. исключён из ВКП(б), осуждён к 10 годам лишения свободы, убит в тюрьме после судебного процесса.
— Почему ценил?
— Извините, оговорился. Боевик он был ещё тот. Когда это было, а Семёнову и теперь фору даст. Я его дело изучил от корки до корки, встречался и с ним, и с людьми, под пули ходившими, беседовал. Он страха не знает, стреляет и теперь с двух рук без промаха.
— А это как же узнал?
— Поручил нашим ребяткам в тир его затащить. Подшутили они, на спор, а он, оказывается, заводной.
— Вот это лишнее, — цыкнул сквозь губу Ягода. — Ты мне про его родословную… про родословную подробнее.
— А что родословная? Как и заказывали. Из дворян. Понятное дело, как все, и он начинал с анархизма, Бакунина чтил, потом в социал-революционеры подался, то бишь эсеры. Известен Чернову [52] , близок был со всеми этими годами, Спиридоновыми, ну с этими… у истоков стоящими. Но как с Троцким встретился в Лондоне, после разгона восстания 1905 года, так от большевиков не отставал…
— С историей нашей партии ты плоховато знаком, товарищ Буланов, — хмыкнул Ягода. — Не подкован. Сознайся, в пензенской чека на политзанятия не ходил, отчёты пописывал?
52
В.М. Чернов (1873–1952) — политический деятель, один из основателей партии социал-революционеров (эсеров) и её основной теоретик, член ЦК ПСР, в 1918 г. после разгона Учредительного собрания участвовал в борьбе с большевистской властью, потом бежал за границу.