Океан Бурь. Книга вторая
Шрифт:
— Приговор окончательный?
На что мама ответила:
— Вы ожидали встретить любимую сестру Валю? Но ведь с тех пор прошло пятнадцать лет. И мне уже тридцать два. Так что все ясно…
— Да, конечно.
— Помните, вы приходили?
— Я все помню.
— Постоял у калитки и не вошел. Почему?
И тут они начали вспоминать, как это у них получилось, что они тогда не встретились. Снежков, оказывается, подумал, что мама — жена Ваоныча, и не вошел, чтобы не разрушать семейное счастье. И это он сделал оттого, что любил
Мама сказала:
— Произошла ошибка?
— Нет, просто вы глупо обманули себя, когда написали, что любви уже нет.
— А вы поверили?
— Поверил? Не знаю. Я тогда не все понимал, что со мной творилось. Наверное, не очень-то я поверил, потому что приехал. Ну, тут, когда сам все увидел… Вы, он и ребенок…
— И вы сразу отступили. Не пытались бороться за свою любовь?
— А что я должен был сделать? Вломиться в чужую жизнь? Разрушить ваше счастье? Если это называется борьбой за свою любовь, то я против.
После этого они так долго молчали, что Володя подумал: не остановились ли они, чтобы никто не подслушивал? Осторожно оглянулся. Нет, идут. Наговорились, наверное, отдыхают, собираются с силами. Так и есть. Вот мама снова начала:
— Во всем виновата я. Столько лет ждать!
— А я не только ждал. Работы было больше, чем ожиданий. На ожидания оставалось не так-то много времени. Но не было дня, чтобы я не подумал о вас. А вы?
— Я, скорей всего, боялась. И за себя и за Володю.
— Боялась? Чего?
— Вот того, что сейчас получилось. А если бы у вас оказалась семья?
— Все получилось, как надо.
— Не знаю. Ждать всегда страшно. А когда ожидаемое пришло, то уже не страшно: надо как-то принимать его, что-то с ним делать…
Вот так они шли в сумерках по тайге и разговаривали о своих делах. А Володя думал: зачем взрослые так много говорят, когда уже и без того все ясно? Мама, которую он очень любит, и Снежков, которого он теперь не имеет права любить. А Конников шагает рядом в своих болотных сапогах и уже больше ни во что не вмешивается. А собака опустила морду до самой земли.
Все, наверное, устали и хотят есть.
Интересно, вернулась ли на кордон Анна Петровна, которую все ждали, чтобы поужинать?
САМОЛЕТ ПРИБУДЕТ НА РАССВЕТЕ
Не только Анны Петровны, но и самого кордона на месте не оказалось. Осталась от кордона только одна крыша, да и она плыла, покачиваясь, по каким-то голубоватым волнам, затопившим поляну, и лес, окружающий ее, и одинокие сосны на поляне — все тоже плывет и покачивается.
Мама и Снежков, оба они совсем утонули в голубых волнах. Кажется, что они тихонько плывут и из воды высовываются только их головы и плечи.
А Белку так и вовсе не видно. Вот какой, оказывается, бывает туман в тайге! Он такой плотный и тяжелый, что не может подняться вверх и полощется у самой земли, как вода.
Такого тумана Володя еще никогда не видывал, да и Конников, должно быть, видел не часто, потому что он негромко проговорил:
— Вот так туманище!
Из тайги, как бы преодолевая волны, вынеслась большая серая лошадь и стремительно поплыла через поляну. Она встряхивала головой, развевая пышную гриву, ее хвост расстилался по туманным волнам. Верхом на лошади сидела женщина в красной косынке.
— Вот и Анна Петровна плывет! — сообщил Конников.
Захлебываясь в тумане, Белка кинулась к ней навстречу.
Похрапывая и гулко ударяя копытами о невидимую землю, лошадь неслась прямо на Володю, Он струсил, хотел спрятаться за Конникова, но в это время Конников сам выступил вперед и ликующим голосом воскликнул:
— Здравствуй, Анна!
— Здравствуй, милый! — тихим голосом, похожим на голубиное воркование, ответила она. — Ох, как заждалась я тебя!
Конников взял повод из ее рук и помог ей слезть с лошади. На земле она оказалась чуть выше Володи. У нее было скуластенькое загорелое лицо и черные монгольские глаза. Своим голубиным голосом она спросила:
— У нас гости?
— Да. Это Володя. Он сын «любимой сестры Вали».
Володя уже привык к тому, что здесь все знают о маме и о Снежкове гораздо больше, чем он сам, и подумал, что Анна Петровна начнет сейчас все расспрашивать. Взрослые очень любят обсуждать всякие дела, не стоящие обсуждения. Ну, конечно, вот она уже и спрашивает:
— А она здесь?
— Да. И она.
Но дальше, к его удивлению, Анна Петровна заговорила совсем о другом:
— Знаешь, как я ждала тебя!
— Что случилось?
— На старых посадках появилась свиноголовка.
Володя не знал, что такое свиноголовка, и только из дальнейшего разговора понял, что эта такая бабочка, очень вредная для леса, потому что Конников сразу встревожился.
— Эти посадки — наша гордость, и мы за них головой отвечаем, — взволнованно говорил он. — Надо спасать лес. Будем вызывать самолет. Иди включай рацию. А я пока расседлаю Серого.
Они шли все втроем. За спиною громко фыркала серая лошадь, наверное, от тумана. Володя тоже попробовал фыркнуть по-лошадиному и неожиданно чихнул. Тогда Конников остановился, положил руку на Володино плечо и подтолкнул его к Анне Петровне:
— Володю возьми. Он тут всю кашу заварил и натерпелся зато больше всех.
Мама и Снежков уже были в комнате. Он сидел около двери, как будто бы зашел на минутку и сейчас уйдет. Мама стояла у окна и что-то рассматривала в тумане. Они молчали. Должно быть, наговорились вдоволь. Вид у обоих был усталый и недовольный, как у людей, которые проделали какую-то трудную, работу, и тут оказалось, что ничего этого делать не следовало, все их труды пропали даром.
Анна Петровна сказала:
— Здравствуйте! Что же вы в темноте сидите?