Океан и кораблик
Шрифт:
Мы с дядей уже сидели в машине. Она рванулась с места. Лариса и Лена помахали мне рукой. Миэль, кажется, заплакала. Костик крикнул вслед, что скоро придет.
– Рената Алексеевна тоже вчера приехала,- сказал дядя.- Там письмо Реночки - выговаривает нам всем, что плохо тебя встретили. Но никто не знал. Я ведь каждый день звонил Кафке, справлялся, не приехала ли. Вот как неладно получилось, Марфенька.
– Я не знала, что вы звоните. Не сердитесь, пожалуйста.
– Мы-то не сердимся. Лишь бы ты не обиделась. Мы все очень тебя ждали.
Когда
Квартира родителей Ренаты встретила меня солнцем, чистотой, запахом цветов, блеском промытых листьев. Над каждым окном матово-молочные длинные лампы дневного света - подсветка для горшечных растений в долгие вечера и зимние камчатские дни.
И много, много книг, стеллажи с пола до потолка, не менее двух стен в каждой комнате. Я исподтишка жадно оглядела их: найдется, что почитать.
Мне отвели отдельную комнату - Реночкину, уютную и добрую. На стенах висели холсты Ренаты, в основном масло и несколько акварелей...
Над узкой деревянной кроватью - портрет Иннокентия акварелью, каким его видела Рената Тутава.
Я только мельком взглянула на него и тотчас вышла ко всем в столовую. Там был сервирован праздничный стол, кого-то ждали. Я села рядом с дядей на диване.
Рената Алексеевна переставила на столе вазу с цветами, и меня удивило изящество каждого жеста этой моложавой пятидесятилетней женщины. Когда она села затем на стул, положив ногу на ногу, и закурила сигарету, меня опять поразила та непередаваемая естественная грация, которая в жизни встречается разве что у выдающихся балерин.
А ведь Рената Алексеевна много пережила за свою жизнь, много и тяжело работала, и теперь она вернулась с каменистого острова в океане, где лазила по скалам, терпела непогоду и была лишена самых элементарных удобств.
Нет, совсем не похоже, что она на двенадцать лет старше своего мужа,они казались ровесниками... И ничуть не удивляло, что он любил ее, боялся потерять, был счастлив и горд, что она его жена. Я сразу полюбила мать Ренаты и Иннокентия и не могла понять, почему Лариса так яростно ненавидела ее. Кафка Тутава с лукавой улыбкой рассматривал меня.
– Так, выходит, ты моя племянница, а я твой дядя. Нетерпимая племянница. Строгая.
Тутава рассказал отцу и жене о моем выступлении на собрании докеров.
– А я не подозревал... думал, однофамилица. Работаешь ты хорошо. Я расспрашивал. Умница, и красивая к тому же.
– Что вы... дядя Кафка! Лицо его просияло.
– Вот молодец! Назвала меня дядей, да еще моим настоящим именем. Спасибо. А то меня все в городе называют Кирилл Михайлович. Считают, что секретарю горкома как-то не подходит имя Кафка. Хотя я коряк. Кстати, я вырос, как и родился, коряком благодаря твоему дедушке. Русский врач Михаил Михайлович Петров воспитал дитя корякское в уважении и любви к его предкам. И за это я еще больше люблю своего отца. И тебя буду любить, Марфа. Сдается мне, что ты настоящая Петрова.
– Еще сама не знаю, достойна ли я вашей любви и уважения,- серьезно ответила я.- Работать меня научили, но, может, испытание придет совсем с другой стороны?
– Ты уже выдержала первые жизненные испытания: работала и училась. Это не легко.
Я медленно покачала головой.
– Мне только девятнадцать лет, и работа - это еще не все.
– Ты, наверно, хочешь есть?- обратилась ко мне Рената Алексеевна.- Мы ждем Иннокентия. Он должен скоро подойти.
– Спасибо. Я только что завтракала. А почему Иннокентий Сергеевич не поехал с нами?
– Он... у него какое-то дело. Скоро будет.
В соседней комнате раздался пронзительный телефонный звонок. Все вздрогнули и как-то замерли, словно ждали от телефонного разговора только плохого. Помню, меня это удивило.
– Междугородный,- успокаивающе сказала Рената Алексеевна, но она казалась встревоженной.
Тутава пошел к телефону. Все примолкли. Разговор длился минут пять...
Тутава вернулся с каким-то непонятным выражением лица. Как будто ему хотелось показать, что всё в порядке и он очень доволен. Он сел на стул возле жены и, ощупав свои карманы, (он недавно бросил курить), попросил у жены сигарету. Закурил.
– Ну, вот, меня утвердили директором рыбкомбината,- сообщил он радостно, но ни отец, ни жена не разделили его радости, и было ясно, что она напускная. Все молчали, обдумывая новость. Открылась дверь, и вошел Иннокентий.
– Ждете меня,- заметил он, окинув взглядом стол с нетронутыми блюдами.
Он на ходу поцеловал мать в щеку и сел возле нее за стол.
– Празднуем знакомство с Марфенькой Петровой?
– он внимательно оглядел всех,- Какие-нибудь новости?
– Кафку утвердили директором рыбкомбината,- коротко пояснила Рената Алексеевна.
Иннокентий потемнел, словно тень от тучи упала на его лицо.
– Так. Лариса может праздновать победу... Всю жизнь на партийной работе, теперь на хозяйственную? Как еще...
– Ерунда!
– резко оборвал его Кафка Тутава.
– Директор такого крупного рыбного комбината - это та же партийная работа. И я ведь сам напросился.
– Да, после того как тебе предложили ехать секретарем райкома на другой конец Камчатки. И чего добилась? Что, она мне милее стала после сотни анонимок по адресу моих родителей?
– Никто не принимал их всерьез,- уронила расстроенная Рената Алексеевна.
– Больше она не сделает этого,- сурово отрезал Тутава,- прокурор предупредил ее.
– Не боится она прокурора, отец...
– Осталось потерпеть лет пять...- медленно произнес дедушка.
– Почему именно пять?
– не понял Иннокентий.
– Потому что при разводе родителей ребенок двенадцати лет сам выбирает, с кем он останется.
Иннокентий мрачно усмехнулся.
– Я что-то проголодался,- сказал дедушка, явно желая перевести разговор,- и пора распить шампанское, которое мы приготовили к приезду Марфеньки.