Океан и кораблик
Шрифт:
И тогда вдруг матрос Анвер Яланов сказал, обращаясь к Иннокентию:
– Однако, течение это, начальник, есть. Очень быстрое. Попадал я в него... Служил тогда на рыболовном судне "Зима". Было это спустя лет пять после войны. Родители у меня оба умерли, и я подался на Камчатку... На Сахалин сначала.
– Знаешь это течение?
– изумился капитан. Узкие глаза его сузились еще больше.- Почему же до сих пор молчал?
Анвер Яланов усмехнулся. Большие черные диковатые глаза его сверкнули.
– А у меня никто не спрашивал. Никто мне не
Иннокентий, не перебивая матроса, подошел и сел рядом. Он молчал, но с огромным интересом слушал.
– Запаслись свежей пресной водой,- продолжал Яланов, по-прежнему обращаясь к одному Иннокентию.- Ходили на шлюпках. Судно стояло далеко. Прибой, однако, сильный. Могло разбить судно. На шлюпках проскочили.
Наш капитан сказал тогда: "Нет этого течения на карте. И острова нет. Надо будет сообщить во Владивосток". Не успел сообщить. Умер. Его тогда прямо с судна в больницу забрали... Видно, так никто и не сообщил. Люди больше простые. Рыбаки. Научников ни одного на борту не было. Я тогда перешел на другое судно. А вот сейчас слушал вас, Иннокентий Сергеевич, и понял: то самое течение ищете. А на острове мы сложили пирамидку такую из камней на самом возвышенном месте и вмазали туда железный лист. На листе сам капитан масляной краской вывел: "В марте 1950 года здесь побывали советские рыбаки с судна "Зима". Остров объявляется советским". Наверно, и посейчас та пирамидка стоит, хоть и прошло более четверти века.
Все с удивлением слушали Яланова. Ученые обступили его и стали расспрашивать. Он с готовностью отвечал. По его словам, остров небольшой километров семь в длину, пять в ширину, но высокий, весь не заливается. С одной стороны течение подмывает и он обрывистый, с другой - пологий. Весь ощерился острыми камнями и скалами, словно в кольце. Похоже, был когда-то вулкан, но затух, и на острове успели вырасти деревья, так покалеченные ветрами, что сразу и породу не определишь. Скалы все в гнездах - птичий базар. На пологой стороне - лежбища котиков...
– Вы говорили кому про котиков?
– спросил Иннокентий.
– Нет. Пускай себе живут как хотят.
– А почему теперь сказали?
– Думаю, что нам того острова не миновать.
– Где же, по-твоему, искать то... течение?
– медленно спросил капитан. Мне показалось, что Ича недолюбливает почему-то Яланова.
– Там, где ищете,- холодно ответил матрос.- Оно зимой отклоняется градусов на пять.
– Как я и думал!
– торжествующе воскликнул Иннокентий. Капитан с досадой взглянул на матроса, но более ничего не сказал.
– А остров?
– с детским любопытством спросил Миша Нестеров.
– По течению на юг,- почему-то грустно ответил Яланов. Так я впервые услышала об этом острове...
Странно, что ничего, кроме естественного интереса, я не испытала. Никакого предчувствия! И смотрела я не на матроса Яланова, который рассказывал, а на Иннокентия, который молча слушал. Я ничего не могла с собой поделать. Едва Иннокентий появлялся в пределах видимости, как глаза мои неизменно поворачивались на него, словно магнитная стрелка к северу внутри компаса. До чего же прекрасное лицо, голова кружилась, когда я смотрела на него. Другие люди, к моему великому удивлению, ничего подобного не испытывали. Они вообще смотрели на него как-то спокойно и даже могли вовсе не смотреть!
А эти неулыбчивые, как и у его сестры, глаза! Никогда не могла понять, была в них скрытая сила или слабость? Богатый духовный мир, неповторимая индивидуальность, но был ли он добр, хотела бы я знать. Этот характер был полон противоречий.
Он был красив, и это было для него лишним, раздражало его. Заметно старался он не подчеркнуть, а, скорее, погасить эту ненужную ему красоту, недостойную умного мужчины. Оттого небрежность в костюме, оттого короткая стрижка. Он явно пытался покрепче загореть, но кожа не поддавалась загару, обветренное лицо все равно оставалось матовым.
Зато я загорела и обветрилась сверх меры, как цыганка, только глаза посветлели.
Обычно когда у меня выдавался свободный часок для библиотеки, туда заходил наш боцман Харитон. Он любил порыться в книгах, а выбрав, чаще всего Бунина, Тендрякова, Солоухина, усаживался возле моего столика отдохнуть. (Работы у него хватало, тем более что плотничьи работы без него не обходились- на "Ассоль" не было хороших плотников.)
– Интересно. Чем же у вас закончится?
– сказал он как-то, когда мы оказались одни.
– Не понимаю, о чем ты,- отозвалась я не совсем искренне.
– Врешь!
– резко отрезал Харитон.
– Ну что ж... Только вернее было б сказать: что у меня выйдет. Так вот, ничего не выйдет, даже если бы он был свободен. С чего вы взяли, что я кому-то нужна?
Харитон сочувственно посмотрел на меня:
– Ты похудела за последнее время... Слишком ты уж высоко его ставишь. Да и он тебя - тоже. После вороны Ларисы ты ему как... лебедь белый. Оба вы друг друга переоцениваете. Что интересно, все это понимают, даже Валерка Бычок. Не из желания посплетничать, а просто видят - двое на "Ассоль" любят друг друга высокой любовью.
– Да с чего вы взяли, что оба?! Как же!.. Одна дурочка, может, и любит, и так, что все об этом знают. Да только одна, а не двое!..
– Двое,- серьезно поправил Харитон.
– С чего ты взял? Никогда ни словечка, ни взгляда...
Я подавила вздох. Щекам стало жарко, наверно, покраснела. Харитон, зло сощурившись, смотрел на меня:
– В этом ты права. Пожалуй, не дождаться тебе ни слов, ничего прочего. Не тот человек. Считает себя связанным по рукам и ногам. Только я один мог бы помочь твоей любви, Марфа... Но не возьмусь - опасно!