Океан сказаний (сборник)
Шрифт:
Такой достойный восхваления и правдивый рассказ выслушав из уст Гомукхи, Нараваханадатта совершил омовение и занялся другими делами этого дня, а ночь провел вместе со своими женами, распевал песни и играл на разных инструментах, так что шум веселья достигал небес и Сарасвати не могла нахвалиться им и его возлюбленными.
9.5. ВОЛНА ПЯТАЯ
На следующий день собрались все в покоях Аланкаравати, то подошел в присутствии всех министров к Нараваханадатте слуга Марубхути — а был этот слуга родным братом Саувидаллы, стража антахпура — и вот что рассказал: «Я, божественный, служу у Марубхути уже два года, и давал он мне с женой и прокорм и одежду, но сговорено было, что каждый год по пятьдесят динаров будет платить. Да только не платит он мне, и я тех динаров в глаза не видывал. Просить я его стал, а он меня, пиная, выгнал. Вот и пришел я спозаранку к тебе. Рассуди, повелитель,
Умолк тут слуга, и заговорил тогда сам Марубхути: «Истинно должен я ему динары, но нет их у меня сейчас». Расхохотались все, кто там был, и, пока не смолк хохот, велел Нараваханадатта своему министру: «Что это ты так глупо себя ведешь? Недостойно это твоего ума! Ступай и немедля же отдай слуге сто динаров!» Устыдился Марубхути, тотчас же принес и отдал положенное слуге своему.
Заговорил тогда Гомукха: «Не стоит осуждать за это Марубхути. Уж таковы причудливые пути мира, созданного Брахмой. Не слыхали ли вы когда-нибудь любопытную историю:
Жил в стародавние времена раджа Чирадатар, не любивший отдавать долги, и был он повелителем города Чирапура, и, хотя сам он был добрый человек, в его родне да свите все сплошь были злодеи. Был у него слуга по имени Прасанга, пришедший к нему из какой-то другой страны, а у слуги было двое друзей. Вот он служит ему, и уже пять лет истекают, а царь ему ничего не платит — ни того, что положено, ни того, что на праздники дают. Ничего слуга не получал, и хотя оба приятеля побуждали его сказать об этом божественному, да все злая родня да челядь не давали поговорить с раджей.
Однажды умер у раджи малолетний сын, и его, горюющего, окружили все слуги. Был среди них и Прасанга, преданный царю и в горе, и, хоть и пытались остановить его друзья, обратился он к царю: «Долгое время мы, божественный, тебе служили, но ничего ты нам не дал. Надеялись мы на твоего сына и думали, что хоть ты не дал, так сын твой нам даст чего-нибудь, а нынче судьба его взяла. Что же нам-то осталось? Уйдем мы теперь!» — и с этими словами пал он к стопам царя и вышел вместе с обоими своими друзьями. «Ох! — подумал царь, — были привязаны к сыну эти мои слуги верные. Не следует мне их отпускать!» И, подумав так, тотчас же велел раджа немедля вернуть Прасангу и его приятелей и, когда они пришли, осыпал их богатством, так что бедность теперь не могла уже коснуться их.
Так-то своенравны смертные, божественный. Ничего слугам не давал раджа ни при каком случае, а тут вот в такой беде взял да и одарил!»
Когда же закончил искусный в повествованиях Гомукха эту любопытную историю, то, попросив позволения у сына владыки ватсов, поведал он еще:
«Стоял давным-давно на берегу Ганги лучший из городов, называющийся Канакапура, и жители его радовались хорошему управлению. Все они были омыты водами Ганги — и потому не было у них грехов. В этом городе связывали только слова в стихи, различия были только в портретах, поражения терпели только от женских локонов и соперничали только в уборке урожая. Правил в том городе раджа Канакаварша, родившийся от Прийадаршаны, сына повелителя змей Васуки, и царевны Йашодхары. Любил тот раджа славу, а не деньги, страшился он греха, а не врага, не умел оговаривать других да умел разговаривать с мечом в руках, был он умерен в гневе и расточителен в радости и, тверд сердцем, крепко сжимал кулак, когда натягивал тетиву, но не когда милостыню давал. Чудный обликом своим, охранял он весь мир, одним взглядом обрекая дев на то, что становились они жертвой Мары.
Однажды, после того как прошли дожди и снова наступила жара и слоны стали беситься, а люди радовались, глядя на красных гусей, пошел он в покои, где от картин, там находившихся, веяло прохладой и разносился аромат лотосов. Любуется он этими картинами, как вдруг приходит к нему слуга и докладывает: «Пришел сюда из Видарбхийских краев необычайный художник, господин! Нет никого, кто сравнился бы с ним в мастерстве, а имя его Роладева, и стоит он здесь у входа, и повесил о том объявление». Услышав такую весть, велел царь с почестями привести художника во дворец, и тотчас же ввели того. Вошел Роладева, увидел Канакаваршу, в уединении наслаждающегося картинами, и с почтением представился ему, с поклоном и почтением предложив ему островерхий кулечек с бетелем, подобный узлу чоли, сдерживающему тяжесть груди совершенной красавицы, и сказал ему: «Не ради гордости искусством своим, а ради того, чтобы узреть твои лотосоподобные стопы, божественный, повесил я объявление. Соблаговоли повелеть, господин, что нарисовать я должен, чтобы доказать, успешен ли я в искусстве».
Ответил раджа художнику на это: «Что пожелаешь, умудренный, то и нарисуй,
Когда увидели все, насколько похоже изображение красотой и характером на самого царя, то стали все художника хвалить, но сказали еще при этом: «Не довольны мы, что ты царя одного нарисовал на стене — ты, умудренный, избери одну из цариц, равную ему по красоте, и изобрази ее рядом с ним. Да будет полной радость для наших глаз!» Выслушал он их, взглянул на картину, да и говорит: «Нет здесь среди самых лучших красавиц царицы, равной ему по красоте, да, пожалуй, и на всей земле такой не сыщешь. Слыхал я, что есть одна царевна — слушайте, расскажу я вам:
Стоит в Видарбхийских краях богатый город, называющийся Кундина, а там правит славный и великий царь Девашакти, и есть у него царица Анантавати, которая ему дороже самой жизни. Родилась у него от той царицы дочь, которую назвали Маданасундари, описать красоту которой словами никто не сможет, а я и посметь не могу. Сотворив ее, судьба так была восхищена ее красотой, что захотелось ей создать другую такую же, но и за многие кальпы не сумела она вылепить красавицу, подобную Маданасундари. Есть на земле только один царь, равный ей красотой и умом, телом и обхождением, родом да племенем. Пока я там жил, послала царевна служанку позвать меня, и немедля явился я в ее антахпур. Увидел я ее там, умащенную сандаловым маслом, в ожерелье из нежных лотосов, возлежащую на ложе из лотосовых лепестков, овеваемую подругами опахалами из листьев кадали, побледневшую и несущую все прочие признаки любовных страданий. «О подружки, — стонала она, — не надо натирать меня сандалом, не надо овевать меня кадали. Что толку в бесполезных усилиях? Все равно палит меня жар страданий, хотя и наступила осень». Так отговаривала она подруг, старавшихся облегчить ее муки. Видя ее в таком состоянии, безутешную, с поклоном предстал я пред ней. «Нарисуй мне, мастер, вот такую картину и дай мне» — и с этими словами дрожащей рукой изобразила царевна на земле некоего прекрасного юношу. Нарисовал я ей портрет этого юноши и подумал, божественный, что она заставила меня изобразить самого Каму, но потому, что не было в его руке лука, сделанного из цветов, решил я, что не Бога любви заставила она меня изобразить, а было это портретом какого-то другого молодого мужа. Верно, она то ли видела его где-то, то ли слышала о нем, и вот поэтому-то и мучила ее безнадежная любовь. Решил я, что следует оттуда уйти, ибо ее отец, царь Девашакти, узнав о моем посещении антахпура, никогда бы не простил и строго бы наказал.
Подумав об этом, поклонился я Маданасундари и, одаренный ею, удалился. Узнал я, махараджа, от ее слуг, что стало ей о тебе известно и влюбилась она в тебя. Тогда я изобразил царевну, а портрет взял с собой и поспешил к стопам твоим, повелитель! Когда же увидел я твой облик, божественный, то исчезли у меня всякие сомнения. Да вот у меня в руках по ее поручению нарисованный мною твой портрет. Невозможно такую красавицу изобразить дважды, и вот потому не могу достойно нарисовать царевну рядом с божественным». Кончил говорить Роладева, и сказал ему тогда раджа: «Так покажи мне твой рисунок». И тогда художник, раскрыв шкатулку, достал портрет и показал царю Маданасундари. И только бросил царь взгляд на небывалую красавицу, как тут же и влюбился. Щедро одарил он золотом художника, взял портрет возлюбленной и удалился в свои покои, а там, одолеваемый единой мыслью о ней, стал смотреть ненасытными очами на красу ее и прелесть и забросил все государственные дела — Манматха, возревновавший к его красе, ударами стрел своих обратил его в прилежного слугу своего. Канакаварша, красотой своей заставлявший страдать женщин, сам вкусил из-за нее во сто раз горший плод любовных страданий. День ото дня от мучений разлуки стал он бледнеть и сам поведал верным министрам о душевном своем желании. Посоветовали они тогда ему, верные советники, послать к радже Девашакти посла и просить Маданасундари в жены. Избрали они для этого Сангамасвамина — брахмана, надежного, из хорошего рода, знающего дело, знатока искусств, велеречивого. Отправился тот брахман со свитой, с богатыми дарами, и добрался до города Кундина, и вступил в него. Явился к радже Девашакти и своего повелителя ради попросил выдать дочь его за Канакаваршу.