Океан времени

Оцуп Николай Авдеевич

Берлин — Рим

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ [4]

1918–1923

Глаза удава

Вы не видали глаз удава — Огонь, порыв и чистота. У них зеленая отрава И поперечная черта. В них зов ножей, в них тяга ада, И раз один взглянув туда, Вы очарованного взгляда Не оторвете никогда. Они соперников не знают. В них замирающий порок. Вам

иглы тонкие пронзают Открытый в ужасе зрачок. Канатов крепче эти нити, Безумья глубже это дно, Но ближе, ближе загляните — Вернуться вам не суждено. Я сталь. Души закрыта дверца, Но проклинаю день и час, Когда удав в глаза и сердце Вопьет уколы острых глаз.

4

Сборник «Жизнь и смерть» (в 2 т.), изданный в 1961 г. в Париже вдовой поэта Д. А. Оцуп, включает стихотворения 1918–1958 гг. Этот поэтический двухтомник был подготовлен к печати самим Оцупом еще при жизни. С. 138–139. Моей Элоа. Элоа — героиня одноименной поэмы Альфреда де Виньи, ангел-женщина, увлеченная Сатаной в адскую бездну. Дельфина Гей — возлюбленная Альфреда де Виньи.

«Помнишь, родная, как встретились мы…». А на экране… — Речь идет о Диане Александровне Карэн, киноактрисе, ставшей впоследствии женой поэта. Перечисление некоторых из ее ролей в кино см. в «Дневнике в стихах». Под Именем Дженни Лесли выведена в отчасти автобиографическом романе Оцупа «Беатриче в аду» (1939).

Шахматы

Истинное в мире Дорого и свято: Шестьдесят четыре Маленьких квадрата. Выстроены гномы, Короли и туры. Издавна знакомы Тонкие фигуры. Деревянным детям Мысли и забавы Мы места разметим На квадратах славы. Пусть один другого С маленькой арены Снимет, но толково — В танце перемены. Радостно и чудно Видеть воплощенье Мысли обоюдной В жизни и движенье.

Сны

Откуда наши сны? Всю ночь в покое, Не покидая ложа своего, Лежит и дышит тело чуть живое, Но кто-то с кем-то где-то за него Встречается, и говорит, и муки Испытывает, и тоску, и страх, И навзничь, запрокидывая руки, Летит с обрыва, чтобы спящий — ах! Очнулся… Не затем ли и рассветы, Скрывая наспех истину от нас, Вновь расставляют в комнате предметы, Чтоб им спросонок удивлялся глаз, Пока за ними разбирают тени Страну (иль декорацию) видений?

«На снегу у костра за мостом…»

На снегу у костра за мостом — Силуэт часового с ружьем. Как ужасно, что пропуск ночной Я у южного моря забыл… И мелькала волна за волной, И по снегу солдат подходил. Я проснулся от запаха роз Без России… Я проснулся от крика и слез Над волнами чужой и свободной стихии.

«Труженик, воин, святой…»

Труженик, воин, святой И — человек молодой. Вышел из отчего дом — Подвиг, молитва и труд… Но почему-то истома, Тоже и песни, и блуд… И через столько-то лет: Нищий, мыслитель,

поэт.

«Страшно жить, не любя никого…»

Страшно жить, не любя никого, Но, быть может, страшнее всего У высоких ночных фонарей Проститутки с глазами детей. «Подойди, молодой человек». «Я с такими не знался… пока…» Из-под темных измученных век Подавляемой страсти тоска. Не сегодня, так завтра, не тот, Так другой, побледнев, подойдет И обнимет в холодном раю Ледяную невесту свою.

«Как будто водолазу в океане…»

Как будто водолазу в океане, Когда он глянет вглубь и в высоту — Случайному прохожему в тумане И холодно, и жутко на мосту. Под умирающими фонарями Какие-то крылатые пальто, С какими-то зубчатыми зонтами Из ничего скользящие в ничто. И снова шарканье по мокрым плитам То глуше, то невнятней, то слышней, И в воздухе, как в зеркале разбитом, Какие-то подобия людей,

«Все тленьем тронуто…»

Все тленьем тронуто И… очищается… Слез-то, урону-то!.. Но по закону то, Что отпускается, Злом не считается. Муза от боли вся — Мука и хрип… Ведь не погиб…. Но как ты колешься, Терния шип!.. А не помолишься?

«Мы поэзии верим вначале…»

Мы поэзии верим вначале, Словно мы раскрываемся в ней В каждом слове, в мельчайшей детали. Упоенные властью своей, Мы искали затерянных где-то Объяснений пути твоего… Только ты не давала ответа — Все искусство не стоит его. Но, поняв безнадежность усилий, Отчего же себя и потом Бесполезному мы посвятили, Не ища оправданья ни в чем?

«С чего бы начать — с незнакомой звезды…»

С чего бы начать — с незнакомой звезды, С ее отразившей воды, С летящего голубя — или начнем С тебя самого за столом? Куда ты ни взглянешь, с чего ни начнешь, Повсюду — над бездной бессильная дрожь. Звезда оборвется и в ночь упадет, И птица погибнет, и сам ты вот-вот Качнешься над зыбью просторов пустых И, всё позабыв, уничтожишься в них.

«Все безысходнее беда…»

Все безысходнее беда — Короткой жизни половина. Но ты учила, Мнемозина, Любить ушедшие года. Сказать о лире — помоги, Ты жизнь мою, оберегала И первые мои шаги На музыку перелагала.

«Не понукай свободного Пегаса!..»

Не понукай свободного Пегаса! Будь с ним одно, и он тебя поймет. Пусть, нервничая, не спешит вперед: Он конь такого класса, Что знает сам, куда и как домчать, Когда понадобится, к сроку… Как стуком сердца управлять? Как чудному себя не вверить скоку?