Океан. Выпуск двенадцатый
Шрифт:
Крузенштерн усмехнулся про себя: еще бы не чудеса! С древнейших времен поражаются этому люди. А разгадать тайны природной не могут. Одни мужи ученые утверждают, что светится газ фосфорический, выделяющийся вследствие гниения разных органических остатков, другие авторитеты считают, что это останки рыб светятся, кои в морской воде нескоро истлевают. Иные полагали здесь действие электрических сил.
Но все сие лишь догадки. А вот Георг Генрих Лангсдорф, которого здесь, на корабле, все называют Григорием Ивановичем, зачерпнул с борта «Надежды» светящейся воды, процедил ее через слой опилок,
А нынче вон ученые собрались в кружок, обсуждают, как предпочтительнее измерять температуру моря на разных глубинах: с помощью цилиндра медного — гельсовой машины, изготовленной умельцем Шишориным, или термометром Сикса, хоть и изобретенным два десятилетия назад, но еще для целей сих не употреблявшимся. Последнее обстоятельство труднообъяснимо. Ведь ежели не измерять температуры разных глубин, то, следственно, мало что известно будет и о течениях морских. Простительно ли сие серьезным навигаторам?
Не сидят бездельно ученые мужи на «Надежде», и чаять можно, многое откроется им за время плавания…
Вот и капитан-лейтенант за обедом слово взял.
— Экспедиция наша, — начал он, — возбудила внимание Европы. И удача в ней необходима, ибо в противном случае соотечественники наши, может быть, еще на долгое время поостерегутся затевать подобные плавания. Завистники же России, вероятнее всего, порадуются такому неуспеху. Сегодня, в двадцать шестой день ноября сего 1803 года, сделали мы первый шаг к достижению цели. Пожелаем же предприятию нашему благополучного завершения. Государь император соблаговолил доверить мне руководство экспедицией, и я отдам этому все ниспосланные мне богом силы.
Крузенштерн обвел взглядом сидящих за столом. Макар Ратманов, Петр Головачев, Фаддей Беллинсгаузен, другие офицеры. Лица сосредоточенны, задумчивы. Одних он знал по службе, потому и пригласил на корабль, — отменные офицеры. Других отобрал по рекомендациям — достойнейших из достойных. Преданно следят за каждым его движением совсем еще юные гардемарины — Отто и Мориц Коцебу. Сколько они увидят в вояже кругосветном!
Капитан уловил холодный взгляд темных глаз. Статский советник Резанов чем-то недоволен — скорее всего, сказанным сейчас. Наделен Николай Петрович большими полномочиями и окружил себя целой свитой. Правда, при распределении мест на корабле, а их было прямо-таки в обрез, пришлось ее поубавить. Оттого и вышел с Резановым круто посоленный разговор. Держится высокомерно, вот и сегодня не пожелал взглянуть на «Нептуново действо».
Но едва отобедали, подошел с решительным видом, пригласил в свою каюту. На корабле уже все успели заметить необыкновенное пристрастие Резанова к изящным безделушкам. В каюте их обилие просто поражало, там и сям были разложены или расставлены усыпанные драгоценностями ларцы и табакерки. Едва вошли, Резанов, не приглашая садиться, обратился к капитану:
— Давеча за обедом вы изволили заявить, что получили высочайшее соизволение руководить судами и всей экспедицией. Так ли я вас понял?
Сдержанный по природе, Крузенштерн на сей раз вспыхнул:
— Совершенно так. На кораблях
Резанов выдержал паузу. Потом взял какую-то шкатулку, вынул хрустящий пергамент и, вскинув голову, протянул Крузенштерну со словами:
— Полагаю, сего будет довольно, чтобы кончить наше объяснение.
Крузенштерн взял пергамент. Большая императорская печать. Божьей милостью император и самодержец всероссийский Александр I изъявлял свою волю. Выходило, что оба судна — «Надежда» и «Нева» — с офицерами и служителями, в службе команды находящимися, поручаются целиком начальству Резанова. Но это же бессмыслица! Не может человек руководить тем, о чем не имеет ни малейшего понятия.
Крузенштерн и заметить не успел, когда это рядом с Резановым появились лица из его свиты — поручик Толстой и надворный советник Фос. И сейчас все трое смотрели на Крузенштерна. Резанов — с любопытством, Толстой откровенно ухмылялся, кукольное бело-розовое лицо Фоса не выражало ровным счетом ничего. Крузенштерн с трудом подавил ярость, подал пергамент Резанову и молча вышел. В голове стучала одна только мысль: нет, не жалует новый монарх своего флота. Знать бы наперед, не поднялся бы он на борт «Надежды».
Минуты трудные, может, решающие во всем плавании. Вот он, риф подводный! В такие минуты надо быть вместе с другом давним и соратником надежным. Крузенштерн кликнул денщика:
— Передать на «Неву»: лечь в дрейф. Мне шлюпку на воду!
И пока мускулистые матросы мощными взмахами весел гонят шлюпку, которой правит Крузенштерн, к «Неве», самое время бросить взгляд назад, на события, предшествовавшие экспедиции, ибо история всякого дела — это не мертвый груз бесполезных воспоминаний, а неотъемлемая часть его настоящего и будущего.
Весной 1788 года кадетов и гардемаринов Морского кадетского корпуса взбудоражила весть: война! Нет, не та, что идет с турецкими янычарами за тридевять земель. Вот-вот здесь, рядом с Петербургом, в Кронштадте, покажутся шведские суда и начнут яростную бомбардировку, а то и высадят десант. Воспользовавшись тем, что русский Балтийский флот отправился на южный театр военных действий, шведский король Густав III решил напасть на Россию и хвастливо заявил, что выгонит русских с берегов Балтики, а на цоколе памятника царю Петру, изваянного французом Фальконе, велит высечь свое имя.
Силы на Балтийском море оказались неравными. В Петербурге спешно достраивались суда на верфях Адмиралтейства, в их команды зачисляли и мастеровых, и писарей. В Кронштадт полетел высочайший указ: гардемаринов, включая и тех, кому остался год до выпуска, распределить на боевые корабли.
Пятнадцатилетний Юрий Лисянский попал на линейный корабль «Подражислав», семнадцатилетний Иван Крузенштерн — на «Мстислав». И после первых же сражений — оба мичманы, с Георгиями 4-й степени. Молодые офицеры показали себя изрядно. Шведские корабли пылают, шведские капитаны отстегивают шпаги, сдаваясь. Виден уж и конец войне…