Океан. Выпуск седьмой
Шрифт:
Подошел с покрасневшими от слез глазами главстаршина Мелехов. Он протянул Зубкову серебряную боцманскую дудку и сказал:
— Никифорыч перед смертью просил тебе передать.
— Мне?! — Славкино лицо нервно передернулось. — Больше он ничего не просил передать?
— Нет.
— Хотя бы слово какое-нибудь.
— Это все. Больше он ничего не сказал. Вот еще что… Окажи Никифорычу последнюю услугу: принеси ему для груза брусок балласта.
Зубков спустился в ахтерпик. В темноте он больно ударился головой о выступ цепного привода и, чтобы не вскрикнуть, до крови прикусил губу. Под ногами лежали чугунные
С палубы кто-то постучал в крышку люка. Вячеслав выбрал самый чистый, без единого пятнышка ржавчины брусок балласта и потащил его наверх.
Мичман лежал укрытый военно-морским флагом. На его груди рядом с планкой ордена Ленина приколоты боевые медали. Анатолий Никифорович казался непривычно спокойным. Глядя на его строгое лицо и опущенную на грудь бороду, можно было подумать, что он притворяется спящим.
Зубков не слышал, что говорили, а говорили, разумеется, хорошо и трогательно. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как боцмана зашнуруют в койку.
За бортом раздался всплеск.
Когда Зубков заставил себя посмотреть на то место, где минуту назад лежал Анатолий Никифорович, там уже ничего не было. Только у стола жалобно пищал и терся боком о его ножку Славкин котенок.
Далеко за полночь, стараясь быть незамеченным, Зубков вышел на палубу и, крадучись, пробрался в боцманскую каюту. Включил свет. Каюту уже прибрали, навели порядок, но жилой, хозяйский дух ушедшего навсегда человека все-таки остался. На полке тесно прижались друг к другу книжки уставов, здесь же стояла пустая банка из-под асидола, выглядывал из рундука белый рукав кителя. Как и прежде, в изголовье висела пожелтевшая фотография. Поборов стыд, Славка вытащил фотографию из рамки и сунул под робу. Несколько минут он глядел отрешенно в одну точку, не в силах больше о чем-либо думать. Потом достал из кармана боцманскую дудку и поднес ее к губам. Дудка ответила ему тихой трелью… Ночь глядела в иллюминатор, океан дремал. Вячеславу начинало казаться, что боцман встал из глубины и бродит по палубе, как тот самый капитан-призрак из древней легенды. В это мгновение дверь скрипнула. Славка вздрогнул.
В каюту боком прошмыгнул Ленька Марунов.
— Так и знал, что ты здесь, — сказал он, усаживаясь рядом.
Но Зубков отстранил товарища, как бы порываясь что-то сказать и не зная еще, с чего начать.
— Славик, ты что? — удивился Леонид.
Зубков тяжело вздохнул, потер подбородок и выговорил:
— Позавчера боцман приказал мне заменить на салинге тот самый проклятый блок. Я этого не сделал, забыл. Вот и…
— Как же так?.. — растерянно проговорил Марунов.
— Что делать? Если б знал…
— Ты кому-нибудь еще говорил об этом?
— Пока никому. Утром пойду к командиру.
— Погоди ты! Я ничего не слышал, понятно?
— Нет, Леня. Так я не могу. Пускай лучше трибунал.
— Ну зачем, кому легче-то станет?
— Мне самому.
Они умолкли. Марунов понял, что уговаривать Славку уже бесполезно. Зубков хотел было выйти, но Ленька вскочил и по-мужски крепко обнял своего товарища.
Спустя месяц парусник бросил якорь на внешнем таллинском рейде. Зубков сошел на берег. За тяжелый проступок его отчислили из училища на флот строевым матросом.
Будни в
А море было совсем рядом, где-то за поворотом соседней улицы. Только поверх каменного забора видны черепичные крыши домов да шпили кирх, над которыми плыли низкие тучи. Совсем уже осень. На плацу морось, гнало ветром пожухлые листья, сгущались резкие запахи плесени от древних таллинских стен.
В небольшой, узкой комнате за столом сидел незнакомый старший лейтенант. Его обмятая фуражка с позеленевшим от морской просоленной влаги «крабом» лежала на подоконнике. Зубков мельком подметил, что хозяину этой фуражки, видимо, штормовать в море не впервой. У морского офицера было широкое, грубоватое лицо и выцветшие на солнце льняные волосы. Он с любопытством глянул на вошедшего Славку.
Зубков по привычке представился:
— Курсант… Простите… Матрос Зубков по вашему приказанию прибыл.
— Добро. — Старший лейтенант встал. — Я ознакомился с вашим личным делом. Думаю, что верить вам можно. Беру вас на свой тральщик. Не подведете?
— Нет, — растерянно и радостно ответил Славка.
— Я надеюсь. Старший матрос Нерубащенко проводит вас на корабль.
Стоявший у двери матрос дружелюбно подмигнул.
Через полчаса, вскинув на плечо вещмешок с нехитрыми флотскими пожитками, Зубков шагал со своим новым знакомым. Виктор Нерубащенко, как представился сопровождавший, оказался веселым, общительным парнем. Ростом он был со Славку, но шире в плечах и плотнее. Всю дорогу, пока они спускались по булыжной мостовой к гавани, Нерубащенко рассказывал о своем корабле.
— Тебя назначили к нам в боцманскую команду, — беззаботно говорил он, — а в команде лишь ты да я, не считая самого боцмана Колупанова. Работы у нас хватает, но ребята все подобрались — во! — Виктор показал большой палец.
У пирса стояли рейдовые тральщики.
— Наш — вторым корпусом, — сказал Виктор.
Трап скрипел, и, вторя ему, скрипели над головой чайки. Высоко над палубой из носа в корму протянулись гирлянды флагов расцвечивания.
— У вас что, праздник сегодня? — спросил Зубков.
— А как же! Считай, что тебе повезло, — сказал Виктор, пропуская Славку вперед себя.
Вячеслав ступил на трап и взволнованно приложил руку к бескозырке, отдавая честь. Вслед за Виктором он спустился на жилую палубу. В носовом кубрике ужинали матросы. Во главе стола сидел маленький, на вид щуплый старшина второй статьи. Нерубащенко представил ему Вячеслава. Старшина, как оказалось, он же боцман Колупанов, пригласил Славку к столу.
— Я недавно ужинал, — пробовал отговориться Вячеслав.
Старшина поморщился:
— Вот что, Зубков, ты не в гостях, ты теперь дома. Ужинал или нет, я не знаю.
После ужина боцман вкратце объяснил его корабельные обязанности и сказал:
— Спать будешь на рундуке по правому борту, рядом с Нерубащенко. Он тебя введет в курс дела. — Боцман улыбнулся и добавил: — А если кто будет звать боцманенком — не обижайся, у нас так принято.
Колупанов вышел по своим боцманским делам. Вячеслав переоделся в робу и не спеша уложил вещи в рундучок. Вскоре в опустевший кубрик наведался Нерубащенко.