Океан. Выпуск второй
Шрифт:
— Я этого только и ждал! — пробурчал старший инженер и склонился над картой.
А Верочке стало жаль экипаж «Никитина». Она хорошо знала, что «Никитин» за последний месяц то и дело попадает в передряги и больше убегает от штормов, чем ловит крабов. Она искренне переживала за никитинцев, гораздо больше, чем за других. На борту этого плавзавода находились ее знакомые — Настя и Женя Карповичи. Верочка жила в том доме, где была квартира Карповича: один подъезд, одна лестничная клетка. И она дружила с семьей Карповичей. Ей нравился огромный, молчаливый старшина и нравилась его приветливая жена. А семилетний Федор был для нее как
ФЕДКАЛУБИТ БОЛЬШЕ ВСЕВО МАМУ И ПАПУ.
«Интересно, получили они это письмо?» — подумала девушка и представила себе радость Карповичей. У Насти, конечно, закапают слезы из глаз, всплакнет эта нежная и чувствительная женщина. Монументальный, как скала, Евгений — это знает Верочка — и слова не проронит, покосившись на письмо своего любимца. Но позже — и это знает Верочка — Карпович в одиночестве будет долго глядеть на тетрадный листок с первыми каракулями сына и затем спрячет его с твердым желанием хранить всю свою жизнь.
— А на «Никитине» работают мои соседи, — сообщила Верочка Петру Николаевичу.
— Вот как!
— Старшина Карпович. Может, слышали? Про него в газетах часто пишут. Это один из лучших краболовов. Передовик, орденами награждался не один раз. И чудеснейший человек!
— Да, про него я слышал, слышал!
— Он на каждую путину с женой ходит. Я вам прямо скажу, редкая пара, редкая привязанность друг к другу! Они еще ни разу не ссорились.
— Вот в это я не верю, — сказал многоопытный инженер.
— А я точно знаю! — запальчиво воскликнула девушка. — Они, они… как Ромео и Джульетта, честное слово!
— Такого не бывает в жизни. Просто они умеют не выносить сор из избы. Сдержанность — великое качество в семейной жизни. Многие этим не обладают. Вот, например, моя благоверная. Была жива теща, так она только и бегала к ней жаловаться на меня.
— А вы?
— Я? У меня, к счастью, нет тут родных. Так что приходилось сдерживаться. Некому было поплакать в жилетку.
— Так вот, Петр Николаевич, Карповичи живут душа в душу, и я это знаю точно!
Инженер рассмеялся, развел руками и сказал:
— Милая, запомните на всю жизнь, что у мужчины и женщины неодинаковая психология. Они смотрят на вещи по-разному. Наш брат, наверное, проще, грубее. Ваш — тоньше, но смотрите только или через розовые, или через темные очки. Не идеализируйте, ссоры в семье неизбежны и даже естественны. Не надо только увлекаться ими и не искать в них принципиальных разногласий. После ссоры приходит радость примирения и возникает как бы обновление чувств. Вот выйдете замуж, узнаете!
— Выйду и хочу жить так, как Настя с Женей, без ссор!
— Дай бог, дай бог, — проворчал Петр Николаевич, которому начал надоедать этот, на его взгляд, бесполезный разговор. — Пишите-ка лучше Ефимову: «С юго-востока надвигается циклон и захватит район в ближайшие восемь — десять часов. Рекомендуем приготовиться к шторму и уходить на запад, в открытое море!»
СЕРЕДИНА ДНЯ. ОХОТСКОЕ МОРЕ
Незадолго до обеда капитан Илья Ефремович облачился в телогрейку и решил
— Нам твой душ ни к чему!
Приемщик с укором глянул на податчиков, потом на проходившего мимо капитана, но тот никак не реагировал, не стал защищать приемщика. Илья Ефремович по опыту знал, что лучший способ управлять людьми — не вмешиваться в мелочи, не употреблять свою власть по любому поводу. Он шел и казался глубоко погруженным в свои мысли. В самом деле он ни о чем особенном не думал, только наблюдал, словно посторонний, и без всякого своего отношения к увиденному, складывал факты, копил их в памяти, чтобы потом, в тиши капитанского салона, все взвесить, обдумать и тогда принимать решения, отдавать свои приказы. И приказы будут выполнены неукоснительно. Но никто не отменит их, разве только он сам, если изменится ситуация.
В одном месте капитан остановился и заговорил с человеком, которого глубоко уважал, — с крабоваром по правому борту:
— Как, Максимыч, не устали?
— А что мне сделается, Ефремыч, — отвечал старый крабовар. — Сижу, палкой шурую, за температурой слежу, за скоростью. Идет дело помаленьку!
— Кости ноют, Максимыч, старые раны дают себя знать? — вдруг спросил капитан, оглядывая бывшего солдата, словно видел его впервые.
— Кости, Ефремыч, ноют, будто к шторму, а только штормом и не пахнет. Видать, мой прогноз на отдаленность, завтра или послезавтра сбудется.
А капитан замер. Он вспомнил, что так и не услышал голос своего сердца, потому что помешал завлов, и, значит, он как бы безоружен, не знает будущего и не готовится к нему. Он посмотрел на море — легкая зыбь, и только, солнце дробится в воде, играет, делает воду живой и ласковой. Неужели все это обманчиво? Неужели эту умиротворенную красоту может нечто могучее взбаламутить, сделать свинцовой и неуютной? Капитан знал Охотское море и чаще видел его громыхающим, вздыбленным, чем таким, каким оно было сейчас. В его представлении оно и не могло быть иным. Лишь дыхание Севера могло сковывать Охотское, да и то оно сопротивлялось обычно не одну неделю, ломая льды, нагромождая их вереницей искристых торосов, и лишь под ними успокаивалось до следующей весны.
— Мы пока знаем, — сказал капитан крабовару и скупо, одними глазами, улыбнулся, — что циклоны не захватят наш район, но они могут изменить свое направление, и тогда… может поломаться план. Мы идем впритык из-за дурацкого начала путины!
— Возьмем, Ефремыч, — уверенно сказал крабовар. — Мы с вами вместе ходим какой год? Седьмой, и лишь однажды не взяли. Помните, пришли, а тут ледяные поля гуляют. Уйдут, мы сети поставим, а они возвратятся и собьют вешки. Сколько мы тогда сетей на дне оставили!