Океан. Выпуск второй
Шрифт:
Лондонская фирма «Оулд компани ойл», которой принадлежал танкер, сообщила, что из Торсхавна вышли два спасательных судна. Они пришли только к вечеру, а пожар мы потушили еще до обеда к около шести часов лежали в дрейфе, поджидая их.
Спасатели стали заводить на танкер буксиры, сейчас они потащат его в Торсхавн и предъявят «Оулд компани ойл» счет на кругленькую сумму. А мы можем уходить.
Впрочем, еще нет. К правому борту подходит мотобот, я вижу Роуленса, приветливо помахивающего рукой. Видимо, идет благодарить.
— Спустить трап по правому борту! — командую
Встречаю Роуленса на верхней площадке трапа. Пожимая руку, он говорит:
— Только русские могли это сделать.
Зачем он это говорит и что ему я должен отвечать? Лучше совсем не отвечать, а то я ему процитирую Гурьянова, ибо испытываю большое желание сделать это именно сейчас, когда все кончено.
Четверо матросов с танкера поставили к моим ногам два ящика виски.
— Один персонально для вас, — поясняет Роуленс. — В знак благодарности и в качестве компенсации за это. — Роуленс одергивает рубашку и подтягивает штаны.
Ну да, это мои штаны и рубашка.
Кстати, заканчиваются вторые сутки моего отпуска. Приглашать Роуленса в кают-компанию не хочется, а наверное, полагается. Как бы это поделикатнее отвертеться? А, черт с ним, с этикетом!
— Передайте мой привет и восхищение мистеру Мелсону, — говорю я.
Роуленс догадывается и поспешно ретируется. Я направляюсь на мостик, но дежурный по низам спрашивает:
— Куда девать это, товарищ командир? — и кивает на ящики.
В самом деле — куда? Может, поставить на юте ендову, назначить виночерпия и заставить боцманов свистать всех к чарке? Но в русском флоте сей веселый сигнал давно канул в Лету, да и с меня начальство потом снимет еще одни штаны, а попутно и звездочку.
— Отнесите оба ящика в продсклад. И скажите интенданту, чтобы оприходовал.
— Есть! — разочарованно сказал дежурный по низам.
Поднявшись на мостик, я послал старпома и замполита спать и дал самый полный ход.
Корабли похожи на колхозных лошадей тем, что домой всегда бегут быстрее. Котельные машинисты и турбинисты выжимают из механизмов все, что можно выжать, стрелки тахометров буквально застыли на предельных оборотах. Чтобы не испытывать судьбу, перевожу машинный телеграф с «самого полного» на «полный».
На сигнальной вахте опять Смирнов, Гурьянов и Мельник. Разговор как будто и не прерывался за эти двое суток.
— Как приеду, сразу женюсь, — обещает Гурьянов.
— Ну и дурак.
Это говорит Мельник. Интересно, обидится ли Гурьянов на молодого матроса за столь категоричное утверждение?
Нет, не обиделся. Разговор идет откровенный, блюсти субординацию не обязательно. Да и старшина Смирнов на стороне Мельника:
— Спешить нужно только знаешь когда?
— Старо. И неубедительно.
Старшина начинает приводить доводы в пользу холостяцкой жизни. Все они тоже стары и неубедительны. Но когда старшина говорит: «Ты с нашим командиром поговори, он тебе вправит мозги», — я вздрагиваю. Вот черти, знают, что я холостяк. Но с чего они взяли, что я убежденный?
10
К базе мы подошли утром
А путевочка моя, видимо, «сгорела» окончательно. Если даже дальше все пойдет нормально и начальство отпустит меня, сразу я все равно не смогу уехать: надо еще передать дела старшему помощнику, а это займет как минимум еще сутки.
Ровно через четыре часа горнист сыграл большой сбор, и команда принялась скрести, драить, мыть и подкрашивать корабль. Еще через два часа вошли в гавань, ошвартовались у причала, и я пошел на доклад к командиру соединения.
Наш адмирал не любил многословия, и, расстелив на столе карты и кальки, я рассчитывал уложиться в десять — пятнадцать минут. Но присутствовавший при докладе начальник штаба попросил уточнить некоторые детали, и доклад в общей сложности занял около получаса. Судя по всему, оба адмирала результатами похода были удовлетворены, командир соединения, обычно не особенно щедрый на похвалу, на сей раз изволил даже заметить:
— Добро! — И, порывшись в столе, достал радиограмму, однако не дал ее мне. — Насчет танкера тут вот из Главного штаба ВМФ телеграмма есть. Надо бы тебя как-то поощрить.
— Если уж поощрять, то не меня, а тех, кто непосредственно в этом участвовал. И в первую очередь старпома и инженера-механика Солониченко.
— Вот и подготовь проект приказа, я подпишу. Ну, а насчет тебя самого мы подумаем.
— Собственно, я уже получил презент… — И, рассказав о двух ящиках виски, спросил, что с ними делать.
— Оприходовал, говоришь? Ну и зря, будешь теперь годами таскать их с собой и ни один ревизор тебе их не спишет. Тут ты сильно оплошал.
— А что было делать? Не пустить же их по кругу?
— Я бы тебе пустил! Ну ладно, устроим прием какой-нибудь делегации, тогда и спишем. Как твой старпом Синельников? Справится без тебя?
— Вполне. Кстати, он четвертый год в старпомах, пора бы ему корабль дать.
— Вот и посмотрим, на что он способен. Ему без тебя тут предстоит горячая работка… Ну, да не буду тебе забивать мозги, отдыхай без забот.
Вернувшись на корабль, я позвал замполита и механика, и мы вместе подготовили проект приказа командира соединения. Замполит и механик настаивали на поощрении многих матросов краткосрочными отпусками и недоумевали, почему я так упорно возражаю. А я, помня намек адмирала о предстоящей горячей работенке, опасался, как бы потом эти отпуска не «зажали». Однако, учитывая, что во время планово-предупредительного ремонта верхние команды не так уж заняты, согласился дать отпуска четверым наиболее отличившимся, исключая электромеханическую боевую часть. Естественно, механик остался недоволен таким решением. Ничего, потом поймет, почему я это сделал.