Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы
Шрифт:
Появляясь в конторе, тетя Поля всегда первым делом просовывала свою голову в окошечко диспетчера.
– Здравствуй, рыжий, – говорила она парню, сидевшему за пультом. – Ты что здесь делаешь?
– Нет «Аскольда», не пришел еще, – каждый раз отвечал диспетчер, стараясь захлопнуть окошечко.
– Не, не, не. Ты это брось. Коли нет «Аскольда», так ты ответь нам – когда он придет.
Сегодня же диспетчер сам заранее высунулся из окошечка и радостно сообщил:
– Тетка Поля, ну и надоела же ты мне! Больше не приставай: ваш «Аскольд» уже входит на Кильдинский плес. Встанет под
Рыбачкам только это и нужно было знать. Они расселись вокруг раскаленной печурки, и тетя Поля, жмурясь от уютного тепла, стала журить пустившую от радости слезу молодую жену машиниста Настеньку Корепанову:
– Ну, чего ревешь-то? Сейчас встретишься…
– Да я думала, что уже все, – всхлипывала молодуха.
– Чего – «все»-то?
– Погибли…
– Ну и дура, коли подумала так. Ты к разлуке-то привыкай – еще насидишься у окна. Уж такая судьба наша: встретишься, опомниться не успеешь, как уже провожать надо… Эдак-то, говорят, еще и лучше для семейной жизни: разлука для любви, что ветер для огня. Я вон со своим боцманом двадцать три года душа в душу провела…
– Двадцать три года… Это сколько же раз, тетя Поля, провожала ты своего в море? Неужели за всю жизнь не разревелась, а?
Тетя Поля неожиданно рассмеялась:
– У-у, еще как! Бывало, иду провожать, а сама в три горла вою. Думаю, потопнет, проклятый, как я без него жить-то буду!
– Ну, а сейчас?
– Э-э-э, – протянула тетя Поля, – нашла что сравнивать! Тогда-то на ёлах да шняках ходили. Бывало, отойдут от берега, а я смотрю и думаю: «Ну, последний раз проводила». Вот тогда-то я и выла в три горла. А сейчас? Не какая-нибудь гнилая шняка выходит на промысел, а целый завод – им и шторм нипочем.
– Да врешь ты все, тетя Поля! – неожиданно зло сказала одна из рыбачек с худым нервным лицом. – Утешаешь ты нас. Ну, ладно – сейчас вернутся. А в другой рейс – как повезет! Немец ведь такой – он не разбирает: ему что линкор, что рыбацкая посудина – он всех топит! А у меня семеро по лавкам сидят. Потопни кормилец – куда я денусь? Ты у меня хоть одного возьмешь, чтобы кормить?
Тетя Поля немного помолчала.
– А вот тебе, – вымолвила не сразу, – тебе надобно бы и поплакать. Остервела ты без мужа-то! Эвон глаза-то у тебя, как у волка, горят… А что касается сопляков твоих, так не только я, но и любая из нас возьмет. Хочешь – хоть сейчас у тебя всех поотбираем?
Женщина сказала шепотом, словно извиняясь:
– Война ведь в море. Я не со зла. Я от беспомощности. Мы их тут вот ждем-ждем, а они, может быть, уже… Ну, не сейчас, так в другой рейс!
И она вдруг испуганно замолчала. Но, точно угадывая ее потаенные мысли, тетя Поля спокойно возразила:
– «Аскольд» промышляет на Рябининской банке. Это далече. Авось бог и милует. – И, сказав так, она погладила по голове прильнувшую к ней Корепанову…
Рука боцманши, знакомая с суровым мужским трудом, не была грубой и жесткой. Да и сама тетя Поля, несмотря на свой возраст, сохранила в душе много молодого и задорного. Годы, казалось, не тронули ее, они лишь немного коснулись ее волос да высекли у глаз ласковые, добрые морщинки.
Рыбачки подняли маскировочные шторы, и контора наполнилась
Тетя Поля совсем по-домашнему спустила с головы черную шаль и, закрутив волосы крепким узлом на затылке, сказала:
– Да я своего боцмана с Рябининым хоть на край света отпустила бы!..
Издалека послышался резкий и хриплый гудок паровой сирены. Какой-то корабль трубил земле о своем возвращении.
Тетя Поля встала, поправляя платок:
– А вот и он, наш «Аскольд»! Я его по гудку среди тысячи узнаю.
Из-за крутого скалистого мыса медленно выплывал серый борт траулера. Рваные полосы пепельного тумана плотно окутывали его по самый фальшборт. В глубоких клюзах «Аскольда» тяжело покоились якоря, заиндевелые от штормовой соли.
Корабль неторопливо приближался к причалу, выше марки осев в воду тупым бивнем форштевня. Скоро с его мостика раздался повелительный свисток, и матросы разбежались – каждый на свое авральное место…
Когда траулер закрепился на швартовых, тетя Поля побрела в нос корабля, где, как ей сказали, ее поджидал муж. Антон Захарович Мацута не заметил, как она вошла, и, поглядывая в иллюминатор, старательно растирал в тазу твердые комки сухой краски.
Тетя Поля с жалостью отметила, что с каждым рейсом спина мужа горбится все больше и больше. «Вот даже не услышал, как вошла, – с тоской подумала боцманша. – Стареет и стареет…»
Неслышно ступая, она подошла к мужу и обняла его плечи, обтянутые грубой проолифленной рубахой.
– Поленька! – радостно вскрикнул боцман и засуетился, вытирая ветошью перепачканные руки. – Родная моя! Поленька… Ну, ну, что ты! – сказал он, заметив, что она прячет глаза. – Зачем это? Я жив, здоров, чего еще?.. Вот только шаровый колер приготовлю – завтра борт красить надо, весь обшарпался, – и пойдем домой.
Глядя на разбухшие от морской воды сапоги мужа, тетя Поля осторожно, точно боясь чего-то, спросила:
– Может… наплавался? Не пора ли на бережок?..
– Да что ты сегодня, Поленька! – обиделся боцман. – Сейчас-то у меня есть корабль, а уйди я с «Аскольда» – кому нужен боцман Мацута? Тебе? Ну ладно. А другим? Нет! Как хочешь, а пятым тузом в колоде я быть не желаю. Пойдем-ка лучше домой, старуха. Подзакусим чего-нибудь, да я спать лягу. Хочу поспать так, чтобы меня не качало…
– А ты не серча-ай, – ласково потянулась к нему тетя Поля. – Делай как знаешь, только смотреть мне на тебя больно. Не в твоих годах плавать по Студеному морю. Вон как другие поступают: боцман с «Рюрика» Степан Хлебосолов отплавал свое, а когда спина стала плохо гнуться – пошел на берег. Сделался смотрителем навигационных знаков. И живет припеваючи. Сушит ревматизм свой у печки, а считается по-старому – моряком…
Мацута, не отвечая, скручивал козью ножку. Пальцы боцмана – короткие, заскорузлые от соли, с широкими приплюснутыми ногтями – плохо слушались: папироса получалась толстая и кривая, словно корабельная свайка.