Оккупация
Шрифт:
…
– В начале восьмидесятых по заказу КГБ мы разрабатывали яды, применение которых можно было бы замаскировать под несчастный случай… например, пищевое или алкогольное отравление. Яд, который можно добавить в пищу, подсыпать в бокал… идеальное убийство – которое ни один врач не сочтет убийством. И такие яды были созданы.
– В крови Исупова был именно этот яд?
Кавказец печально улыбнулся:
– В крови Исупова не было ничего, кроме продуктов алкогольного распада. Все выглядит так, что он отравился спиртным… и очень достоверно выглядит. Если не знать клинической картины, которая наступает при отравлении этим ядом. Можешь смело писать – отравление алкоголем. Я бы так и поступил.
Анна покачала головой.
– Так нельзя. Вы представляете, что это значит? Это значит, что есть убийцы, которые могут убивать безнаказанно.
– Они всегда были, Анечка…
…
– Когда мы разрабатывали эти… яды, их проверяли на заключенных. Нам говорили, что эти люди приговорены к смертной казни, но мы не знали, так это или нет. Иногда яд действовал, как мы и предполагали. А иногда нет. Кто-то оставался в живых, а кто-то умирал в страшных мучениях. Вот от этого, Аня, я бегу всю жизнь, которая мне была отмерена. А Господь отказывается забирать меня. Не нужен я ему.
…
– Вот представь себе, Аня. Двадцать семь лет. Мне в двадцать семь лет выдали ордер на покупку новой «Волги». По госцене [21] . В двадцать семь лет. Тбилиси, «Волга»… Аня… Знал бы я, во что мне обойдется эта «Волга»…
Аня поежилась
– Это был… КГБ?
– КГБ, не КГБ… какая разница, Аня. Каждый решает сам за себя. Меня вот машиной купили. Одного моего сокурсника купили тем, что старого врага их семьи посадили на пятнадцать лет. У каждого есть своя цена, Аня. И мы сами ее устанавливаем. Мы сами, а никакое не КГБ. Мы сами, Аня…
21
То есть в несколько раз дешевле, чем она покупалась на кавказском черном рынке.
Анна налила себе вина – целый бокал. Она никогда так не делала тоже. В голове был полный сумбур… то, что казалось простым преступлением, превращалось во что-то инфернальное.
– Как назывался этот яд, дядя Вахтанг?
– У него не было названия. Как и у всех остальных. Номера. У этого был номер двенадцатый.
– Эти яды забирало КГБ?
– Кто же нам скажет… может, и КГБ.
– Этот институт есть и сейчас?
– Ничего нет, Аня. Но когда я уезжал из Тбилиси – он еще был. Хотя никому не был нужен.
Ей пришла в голову мысль.
– Как выглядит этот яд?
– Бесцветная жидкость, без вкуса… без запаха. Можно добавить… или просто мазнуть по бокалу
– А каков… срок … годности.
– Годности? Если правильно, в химически чистой среде высушить и упаковать – то можно хранить вечно. Потом – просто развести.
– Водой?
– Да. Химически чистой водой. Несколько капель.
Аня помолчала, потом спросила
– Вы не подпишете протокол вскрытия?
– Отчего же.
– Но напишете там…
– Алкогольное отравление.
Диктофон в сумочке – она привыкла носить его с собой – записал каждое слово.
Из здания института Анна направилась обратно в прокуратуру, но на полпути внезапно свернула… Там была кофейня… мобильная. Продавали львовский горячий кофе, или каву. Ей надо было согреться…
Стаканчик с кофе жег пальцы – но она почти не чувствовала этого… руки были холодными, как лед…
Как лед…
Жуткая история человека, которого она знала уже два года – познакомились, когда искала врачей, чтобы вывести Вадима из зависимости, – потрясла ее… трудно было поверить, что жизнерадостный пожилой грузин-доктор создавал яды, которые убивают людей. И даже наблюдал за их действием.
Каждый из нас сам назначает себе цену. Сам, а никакое не КГБ…
Какова ее цена? Какова цена их всех?
Что теперь делать?
Она понимала, что жестоко будет забыть старика и не приходить больше. Но как пить вино с человеком, который убивал людей?
И тут ее как током продернуло.
А как она спала с человеком, который убивал людей? Это другое? А чем, собственно? Чем отличается Вадим? Тем, что он убивал сепаров, колорадов и ватников?
И так же теперь мучается.
И пишутся в раскаянье стихи,Но в глубине души навеки будут с намиГрехи, грехи, грехи, грехи, грехи,Которые не искупить словами.Она допила кофе, смяла стаканчик и бросила в урну. Надо еще кое-куда заехать…
Она начинала в девятом отделении полиции… странное тогда было время. Старая гвардия и они, новички, которые еще не знают горечи плода. Из старой гвардии выделялся Берестов – тем, что если все остальные просто хапали, то он нес службу и хапал… старый служака, мент, всех знающий.
Его она нашла в «Пузатой хате» на углу… он всегда тут обедал. Обслуживали, понятное дело, бесплатно…
– Сергей…
Берестов поднял взгляд, смотрел несколько секунд.
– Ивонина, – вспомнил он.
– Да.
– Ты где сейчас?
Она присела за столик.
– В прокуратуре. Генеральной.
– Ого. Поздравляю. Дорого?
Она не стала ничего говорить.
– Мне нужна помощь.
– В чем? До дома проводить?
– Сегодня ты мне. Завтра я тебе.
Берестов доскреб остатки борща:
– Завтра может и не быть. Ладно… что надо-то?
– Матросов. Беженец из России. Бывший полковник полиции… российской. В России его дожидается уголовное дело по коррупции. Потому он отсиживается здесь, в Киеве. Пистолет у него – с дарственной надписью вашего министра. Украинское гражданство. Что ты о нем знаешь?
– Э… мать. Вечно тебя на приключения тянет.
…
– Тебе оно надо?
– Надо. Погиб наш сотрудник. Что я тебе говорю, ты сам должен понимать это лучше меня.