Оккупация
Шрифт:
Берестов сплюнул – не в тарелку, на пол.
– Я понимаю, когда вынимаю. Извини, мать, но ты реально не в свое дело лезешь.
– Это мое дело. И я все равно все узнаю…
Берестов зачем-то оглянулся по сторонам.
– Ладно, если тебе себя не жаль, слушай. Этот Матросов – он не просто коррумпированный мент. Это решала.
– То есть?
– Ты знаешь за водочную мафию?
Она кивнула.
– Нет, мать, не знаешь. Ни хрена ты не знаешь.
…
– Когда была война, на той стороне фронта остался один из крупнейших заводов Украины – Луга-Нова. Со своим ассортиментом, именем и так далее.
Она кивнула.
– Как раз водочный караван шел. А потом мирняк подписали, лафа накрылась – а каналы уже готовые. И вот наши лыцари пузыря и стакана решили развернуть поток в обратном направлении и окучивать более денежный российский рынок. Причем заинтересованы в этом были многие важные люди…
Берестов понизил голос.
– Например, российские акцизки, левые, эстэсссно, печатались не где-нибудь, а в Укрспецполиграфии, а заказчиком была СБУ. И все это было типа мероприятием по подрыву экономики агрессора. Понимаешь?
– Нет.
– А по факту эсбэушники просто косили бабло под видом спецмероприятий. Если сомневаешься… в свое время было такое место… гостиница «Краматорск» в Краматорске… там жили прикомандированные к штабу АТО эсбэушники. Дела решали. Знаешь, какая там стоянка была? Лимона на два зеленью тянула. Кто на «крузаке» не ездил – тот лох, с таким даже дел никто не имел. Так вот.
– Дальше.
– Дальше. Сначала все шло нормально. Потом эти мальчики-колокольчики зарвались и стали наступать на пятки серьезным дядям. Дядям в России, которые считали, что это наша корова, и мы ее доим, и нефиг всяким там хохлам на нашу поляну со своим спиртом лезть. Дяди разозлились. Сначала пропал целый состав с бухлом. Потом началось мочилово. Месяца три разборка шла. Потом сюда с Москвы свалил этот самый Матросов. И все, как отрезало. Больше никаких разборок, а Матросов в ускоренном порядке отримует гражданство Украины – указом президента. Ты хоть понимаешь масштаб?
– Сколько это могло стоить? – прищурилась она.
– Нисколько. Есть вещи, мать, которые за бабки не продаются.
– Неужели?
– Да. Когда Путин не смог нас взять танками – за дело принялась мафия. У нас никогда не было собственной организованной преступности, мать. Только общая с русскими. Вот тогда-то они и выяснили, кто главный. Думаю, это гражданство твоему полкану сделали бесплатно, мать. В качестве признания, кто тут старший. Въезжаешь?
– С трудом. Ты хочешь сказать, что Матросов может быть… смотрящим? Смотрящим по Украине?
– Я ничего не хочу сказать. Кто там Матросов – это меня не касается, я в такие игры не играю. И тебе не советую. Не наш с тобой уровень.
Она попыталась собрать мысли в кучу… получалось плохо.
– Постой… Матросов связан с водочным бизнесом, так?
– Связан? Да он его ведет! После того, как те, кто вел до него, оказались в земле. Он отвечает за часть пути. А путь идет в Европу, после того как его развернули в обратную сторону. И не только с Луганска – но с Северного Кавказа, соображаешь?
– Предположим, Матросову наливают бадяжной водки.
– Чего? Какой водки?
– Ну поддельной. Фальсификата.
– Ты смеешься? Матросову нальют фальсификат? Это только если кому жизнь совсем не дорога.
– А если, к примеру, ему продали где-то?
– А зачем ему покупать? У него своей завались, если надо, он возьмет, сколько надо. Не, мать, что-то ты путаешь.
Она вдруг поняла.
– Матросов мог пробовать водку?
– В смысле?
– Ему привезли водку, он должен попробовать ее? Оценить качество?
– Ну а как?
– Двадцать-тридцать граммов.
– Что?
– Ничего, – заявила, поднимаясь, она, – спасибо за помощь…
Ночью Анне снились кошмары…
В то же самое время, когда прокуратура решала вопрос о том, возбуждать ли уголовное дело по факту смерти высокопоставленного работника полиции или спустить все на тормозах, дело привлекло внимание куда более серьезных инстанций и лиц.
Серебристая неприметная «Шкода» пересекла Днепр по Южному мосту, выскочила на проспект Миколы Бажана с нарушением правил. Сидевший тут же в засаде даишник попытал было счастья, но водитель протянул руку к малоприметному переключателю, полыхнули под хромированной радиаторной решеткой синие и красные огни – и новоявленный Соловей-разбойник шатнулся вперед как ошпаренный и только проводил внешне неприметную машину следом. Вот как бывает, то на журналюг нарвешься, то вон эти. Слово и дело государево! А начальство каждый день долю требует, причем ему пофиг – собрал или нет. Честный если – своих довложи! Или увольняйся! А куда уволишься, работы нигде нет…
Машина свернула в Позняки. Тут было три района на левом берегу – Позняки, Осорки и Харьковский, на местном сленге – ПОХ. Активно застраивать левый берег начали лишь в семидесятые, продолжили сейчас – получить землеотвод тут было куда проще, чем на берегу правом. Нужная квартира располагалась в жилом комплексе в Харьковском районе, расположенном около Харьковского шоссе. В новом, недавно отстроенном «житловом комплексе» кем-то был выкуплен целый блок. Хозяева соседних квартир такому соседству не были рады: то квартиры были пустыми, то в них заселялись всякие нехорошие хлопцы, сильно похожие то на бандитов, то на титушек. Приезжали, ходили группами, заносили-выносили какие-то сумки. Вели себя, правда, не шумно, но киевляне за долгое время, прожитое в независимой Украине, научились бояться подобной публики. Бояться за непредсказуемость, подорванность, постоянную угрозу неприятностей от них. Никогда не знаешь, чего от таких ждать. Того и гляди начнут квартиры отжимать, или маски-шоу приедет…
Вообще, после 1991 года в жизни Украины большую роль начало играть насилие. Главным вопросом Украины было не как у англичан – быть или не быть, to be or not to be, а немного другой – бить или не бить. И все чаще на вопрос отвечали: бить. Если в девяностые украинцы со страхом посматривали на соседнюю Россию, где то парламент из танков расстреляли, то Чечня, то в последнее время мирная, сонная страна буквально взорвалась насилием. Насилием жестоким, не контролируемым из единого центра – но оттого не менее опасным.