Око флота
Шрифт:
– Вполне, сэр, – ответил Натаниэль. – И я готов сделать все, что в моих силах, чтобы защитить вашу дочь.
Под покровом темноты на лице старика просияла улыбка. Он знал это с того самого момента, как юноша назвал свое имя. Натаниэль… на иврите это означает «Божий дар». Он удовлетворенно вздохнул.
Следующим утром Дринкуотера разбудил столь непривычный для него птичий гомон. Мысль, что он находится под одной крышей с Элизабет, окончательно прогнала сон. Спать он не мог, поэтому встал и оделся.
Осторожно спустившись по ступенькам, он прошел через кухню и отпер дверь. Холодный и бодрящий утренний воздух заставил его поежиться когда он ступил на влажную от росы траву. Не отдавая себе отчета, он, опустив голову и сцепив за спиной руки, стал расхаживать взад-вперед по дорожке, размышляя над вчерашним разговором со старым священником.
При воспоминании о расположении Баэура он почувствовал прилив воодушевления и улыбнулся, поздравив себя. Дринкуотер замер на миг между яблоней и домом. «А ты счастливчик, Натаниэль», – пробормотал он.
Скрип открываемого окна и веселый смех вернули его к реальности. Из окна, улыбаясь, выглядывала Элизабет, ее волосы ниспадали на плечи.
– Вы, видно, расхаживаете по квартердеку, сэр? – поддела его она.
Натаниэль поразился, насколько смешно выглядят его действия: перед ним лежит весь Корнуолл, а он ограничил свою прогулку пространством, примерно равным размеру квартердека фрегата.
– Однако… – он развел руки, – я даже не думал…
Элизабет рассмеялась, и ее смех доносился из окна вместе с запахом жарящейся яичницы. Проблемы, связанные с «Циклопом», и злоба Морриса казались ему лишенными всякого смысла. Все, что имело значение сейчас – этот смех, улыбающееся лицо… и дразнящий аромат яичницы.
– Ты счастливчик, Натаниэль, – снова пробормотал он и направился прямиком к кухонной двери.
Почтовый дилижанс отправился из Фалмута в Лондон несколько часов спустя, и Натаниэль купил наружное место до Плимута. Ко времени прибытия в Труро Дринкуотер, ощущая растущую уверенность в себе, пришел к выводу, что ему хватит денег на поездку до Лондона и обратно. Погода стояла отличная, перспектива путешествия по городам и весям очень гармонировала с настроением юноши, и он решил, что брандвахта в Плимуте подождет еще дня три-четыре. Эта идея пришла ему в голову, пока он прогуливался утром по дорожке. Разговор о семье пробудил в нем желание побывать дома, хотя бы на миг. О «Циклопе» не было никаких вестей, и он был уверен, что Паултер не станет заходит в Плимут, чтобы сообщить властям, что высадил мичмана в Фалмуте. Так что у него были основания полагать, что его недолгое отсутствие пройдет незамеченным. Он доплатил полцены за «удобства» и пересел вниз, чтобы сполна насладиться радостями путешествия по зеленым просторам южной Англии в такой необыкновенно погожий день.
День клонился к вечеру когда Дринкуотер, утомленный долгим путешествием и тряской на Большой Северной дороге, добрался до Барнета. Оттуда он направился в Манкин-Хэдли и подошел, наконец, к маленькому домику.
Любовь, которую он чувствовал к Элизабет, усиливала в нем желание повидаться с матерью и братом. Притягательная атмосфера ее дома напомнила ему про родной очаг, а переживания Бауэра обострили желание повидаться со стареющей матерью. Задерживаться в Фалмуте не велели приличия, но он чувствовал, что не в силах вступить снова на палубу этой проклятой брандвахты. Не взирая на усталость, Натаниэль был доволен собой. Свобода и независимость, которыми он пользовался на борту «Алгонкина» и яхты Тринити-Хауза, не прошли для него даром, чувство ответственности за приз закалило его характер. Растущая привязанность к Элизабет, такая сильная в своей основе, давали ему равно надежду и уверенность, изгоняя прочь многие страхи, терзавшие его прежде. Перемена в его взглядах нашла и материальное выражение. Заимствуя небольшую толику из доли короля на «Алгонкине», он терзался стыдом, поскольку обычаи войны шли в разрез с его представлениями о морали. Но честно заработанные гинеи Кэлверта, и, что еще важнее, сертификат об экзамене на должность помощника штурмана, предоставляли ему ту степень независимости, о которой он раньше не мог и мечтать. Подходя к материнскому порогу, он согревал себя мыслями об этом.
Дринкуотер постучал и открыл дверь. Позже, когда у него появилось время поразмыслить, он понял, что пришел вовремя. Радость матери была омрачена только краткостью его визита. У него же зрелище ухудшающегося здоровья и нарастающей бедности матери вызвало печальные чувства. Он не задержался в доме надолго. Поговорив с матерью и почитав ей, он, пользуясь тем, что она заснула, выскользнул за дверь и направился попросить ректора найти в Барнете кого-нибудь, кто мог присмотреть за матерью. Здесь пригодились гинеи Кэлверта. От ректора Натаниэль узнал, что Нэд теперь не частый гость в Манкин-Хэдли. Брат, одержимый любовью к лошадям, нашел работу конюха в Вест-Лодже, где и живет невенчанным с одной из тамошних служанок, грозя окончательно разбить сердце матери. Покачав головой, ректор проворчал: «что отец, что сын…», – но подвинул к себе золотые и обещал позаботиться о миссис Дринкуотер.
Натаниэль сидел в тишине, наблюдая, как пыль играет в лучах солнечного света, падающего через окно. Завтра ему предстоит ехать в Плимут. Он чувствовал подавленность и беспокойство. Мать задремала, и, вспомнив о своих обязанностях, он продолжил письмо Нэду. Оно было написано коряво, но в его строках читалась недавно усвоенная молодым человеком властность.
– Что ты делаешь? – голос матери вывел его из задумчивости.
– Ах, мама! Ты проснулась… Я только пишу Нэду, чтобы он лучше заботился о тебе.
– Милый Натаниэль, – с улыбкой промолвила она. – Разве ты не можешь остаться подольше?
– Мама, я должен вернуться на службу, я уже…
– Ну конечно, дорогой… Ты ведь теперь королевский офицер. Я понимаю…
Она протянула руку, и Натаниэль опустился на колени перед ее креслом. Он чувствовал, как скованная подагрой рука коснулась его волос. Он не мог найти слов, подходящих случаю, да и говорить их было незачем.
– Не будь жесток к Эдварду, – тихо сказала она. – У него своя жизнь, и он так похож на своего отца…
Натаниэль встал, склонился над матерью, поцеловал ее в лоб и отвернулся, чтобы скрыть слезы.
Когда утром он вышел из дому, было еще темно. Ему было невдомек, что мать слышала, как он уходит. И только когда за ним закрылась дверь, она заплакала.
Глава двенадцатая. Новый приказ
Дринкуотер снова взошел на борт «Циклопа» в последний день октября 1780 года. Корабль стоял на рейде Плимута уже несколько дней, принимая пресную воду и собирая призовую команду, так что история с «Алгонкином» опередила мичмана, рассказанная устами Хэгена и прочих. Так что Дринкуотер ощутил себя чет-то вроде героя для нижней палубы, где его репутация и так была высока после истории с Моррисом. Последний, впрочем, частично восстановил свое прежнее положение в кокпите. В этом ему помогло отсутствие Дринкуотера, а также прибытие на фрегат пополнения в лице нескольких юных мичманов, сделавшихся новыми жертвами Морриса. Однако в одном из новичков Дринкуотер быстро разглядел возможного союзника. Мичман Крэнстон, молчаливый парень лет тридцати, был не из тех кому пришлись по душе зазнайство и задиристость Морриса. В прошлом простой матрос, Крэнстон проложил себе путь наверх только благодаря своим способностям. Его отличали ум, жесткость и прямолинейность. Дринкуотер сразу почувствовал к нему расположение. Ему понравился еще один из новичков, но более юных. Мистер Уайт был бледным, щуплым парнишкой лет тринадцати, и сразу же сделался мишенью для нападок Морриса. В ближайшие недели переполненный кокпит, обитатели которого столь разнились по возрасту и привычкам, обещал стать ареной ссор и раздоров.
К концу ноября капитан Хоуп счел подготовку к новому походу законченной, и фрегат покинул Плимут, направляясь на юго-запад, к месту прежней дислокации. Погода все время стояла отвратительная. Уныние становилось день ото дня все сильней: внизу было неютно и тоскливо, наверху ждала беспросветная работа. Неизбежными последствиями стали мелкое воровство, драки, нарушения субординации и пьянство. Когда пороли человека, попавшегося на краже, Дринкуотер подумал, не тот ли это парень, который так помог им тогда на «Алгонкине»? Он уже привык к подобному зрелищу, и оно не слишком волновало его, хотя ему было известно о существовании иных способов заставить людей выполнять рутинную работу. Но здесь, на переполненных палубах «Циклопа», они были неприменимы, и мичман не держал зла на капитана Хоупа за его стремление железной рукой наводить тот порядок, который поддерживает королевский флот в состоянии постоянной боеготовности.