Око Марены
Шрифт:
Для бесшумной и качественной работы Вячеслав и Константину выделил из этой сотни целый десяток удальцов, одетых в маскхалаты. Они-то и сняли безо всякого труда и шума передовые дозоры Ингваревой дружины. Правда, сам воевода относился к ним весьма критически, утверждая, что на краповый берет изо всей сотни сдал бы каждый пятый, не больше. Вот почему уходил воевода в дальний рейд по взятию Переяславля-Рязанского с тяжелым сердцем, о чем не скрывая и доложил при расставании Константину.
– Из этих салаг я всего через полгода классных по нынешним меркам вояк бы сделал. Они у меня, – он сокрушенно вздохнул и махнул рукой, предупредив напоследок: – Я понимаю, что обстоятельства так складываются и ты, княже, здесь ни при чем, но цинковые гробы к ним в деревни я не повезу – и не проси даже.
– Здесь в дубовые кладут, – машинально поправил Константин друга.
– Их матерям от этого легче не будет, – буркнул, уходя, Вячеслав.
На том и расстались. Большая часть двинувшейся в обход рати Ингваря замерла на опушке леса, перекрыв дальнейший путь отступления войска молодого княжича к своей столице и ожидая условных сигналов от Константина. Их могло быть два – либо о немедленном ударе в спину, либо о том, что надлежит изготовиться, потому что Ингварь принял решение пойти на прорыв, не принимая боя с основными силами.
А тем временем две конные сотни (одна со спецназовцами, другая, включившая в себя лучших дружинников) под командованием Вячеслава совершали скоростной марш. Под покровом ночи, вырезав сонных часовых и открыв ворота, бравый спецназ вошел в Переяславль-Рязанский. Вячеслав лично контролировал, чтобы жителей не обижали и дома их не разоряли. К утру часть дружинников, заняв детинец, уже по-хозяйски разместилась в просторных княжеских палатах.
Поруб на княжеском дворе к тому времени был забит под завязку – происходила чистка караулен. Оставленные в городе вои являли собой довольно-таки жалостное зрелище. Большая часть их была обута в лапти. В сапогах щеголяли лишь два десятка дружинников – основной руководящий состав городской охраны. Из них бесшумно удалось захватить почти три четверти. Остальные не растерялись, заняли оборону и успели подранить троих «спецназовцев» Вячеслава.
Лишь ворвавшиеся опытные дружинники, не привычные к бесшумному лазанию по крепостным стенам, не ведающие приемов самбо и карате, но зато в совершенстве владеющие мечом, сумели утихомирить последних защитников брата Ингваря – Давыда, ложницу которого они обороняли.
Сам Давыд, хрупкий, болезненного вида отрок, никакого сопротивления ворвавшимся к нему в ложницу незнакомым воям не оказал. Когда туда вошел Вячеслав, юноша продолжал, не оборачиваясь на вошедших, молиться. Его не прерывали, терпеливо дожидаясь окончания. Произнося последние слова молитвы, Давыд поднялся с колен и повернулся к Вячеславу. Лицо его было бледным, без единой кровинки, но голос тверд.
– Коли настал мой остатний час – не медлите, вои, – обратился он к своим врагам, поочередно обведя их взглядом и остановившись на Вячеславе, почувствовав, что, несмотря на молодость, всеми ими командует этот худощавый высокий отрок, хоть он и не намного старше самого Давыда.
– Ишь какой, – уважительно крутанул головой один из дружинников. – Готов, стало быть, живота своего лишиться?
– Все в руце Господа, и коли он поведет… – начал было Давыд, но Вячеслав перебил его.
– Нам тут поспешать надо, пока народ не проснулся, а посему я коротенько, – предупредил он Давыда. – Ты, княжич, босиком на полу стоишь, это вредно – простудишься и заболеешь. Так что ты ложись-ка спать – время раннее еще. Убивать тебя никто не собирается, а вот взаперти тебе побыть придется, да и то ради твоей же пользы. Опять же охране твоей новой сподручнее. Если просьбы какие будут, то вот тебе сотник князя Константина, который в граде этом остается. – Он указал на сурового вида дружинника лет сорока. Тот хмуро кивнул. Вячеслав продолжил: – Не гляди, что он мрачен так. Зато звать его Улыбой. Меня же дела требуют назад возвращаться, а дабы путь мой спокоен был и звери лютые по пути не растерзали – дай-ка ты мне икону, на которую чаще всего твой брат Ингварь молился.
– Он… жив? – испуганно вопросил отрок, нетерпеливо ожидая и одновременно боясь услышать ответ.
– А чего с ним случиться может? – беззаботно улыбнулся Вячеслав. – Обещаю, что как до места доберусь, так Ингварю твою икону из рук в руки передадут. Пусть она его и дальше хранит.
Давыд с облегчением вздохнул:
– Токмо икона та в его ложнице, где он всегда спал.
– Ничего. Сходишь. Тебя проводят.
Вскоре княжич спустился, держа в руках грубую деревянную икону Богородицы, осмотрев которую Вячеслав буркнул:
– Грубая работа. Явно не Рублев. Но зато старина – тринадцатый век.
– На эту икону еще наш дед, Игорь Глебович, молился. Мастер с самого Царьграда ее писал. Она у нас так и передается – от отца к сыну.
– Значит, двенадцатый век, – поправился Вячеслав. – А все равно не Рублев.
Он небрежно замотал ее в кусок первой попавшейся на глаза холстины, сунул себе в заплечный мешок и через час, после раздачи последних указаний, в сопровождении половины дружинников из числа бравших город уже мчался по направлению к Константиновому войску. Всех своих спецназовцев хитрый Вячеслав, не желая, чтобы они участвовали в возможной битве, оставил для поддержания в городе порядка, придав их Улыбе вместе с полусотней конных дружинников.
Когда посол князя Константина призывал Ингваря для переговоров в шатер к своему дяде, Вячеслав уже был в пути.
Несколько десятков верст по раскисшей от начавшейся оттепели дороге – достаточно тяжелое испытание даже для выносливых полудиких половецких коней, и в свой стан они прибыли лишь ближе к полудню другого дня.
Без предупреждения зайдя в княжеский шатер, Вячеслав лишь утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Константина, добавив:
– Мои обошлись и без цинковых, и без дубовых. А это – то, что ты велел, княже. – И положил подле Константина тряпичный сверток с иконой.
– Исполать [36] тебе, воевода, – улыбнулся Константин.
– Та нема за що, – отозвался у выхода Вячеслав, скромно добавив: – Я тут малость вздремну неподалеку, с твоего дозволения, княже. Но ежели что – буди сразу.
– Непременно, – пообещал Константин и повернулся к Ингварю: – Продолжим?
И повелеша Константине-княже учити воев своих строю бесовскаму, кой для русича вольнаго вовсе негож. Тако же оторваша князь оный от рала честнова смердов нещитано множество, и запустеша земля Резанския, ибо не сташа в ей ратарей, но токмо вои едины. И возопиша народ резанский в скорби и печали безутешнай…
36
Исполать – букв.: на многие лета. Здесь употреблено Константином как благодарность.
Дабы не гибли ратари, во ополченье беромые от несвычного дела, дабы возмогли, ежели нужда буде, заместа косы мечом володети, а топором вострым не токмо древо в чаще лесной, но и главу вражью с плеч долой снести, повелеша Константине-княже и собраша всю молодь с селищ и погостов, едва токмо бысть убран урожай по осени. И учиша их воеводы оного князя тако: «Не токмо ежели порознь ворога лютаго встретить – беда смертная всем буде. Ан и вместях спасенья ждать неча, ежели вои ратиться не навычны». А Константине-княже и ратарей всех обучати повелеша, и сына свово Святослава отдаша в учебу, дабы и княжич младой тако же постичь возмог все премудрости ратныя…