Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
Тихонько родных вспоминал…
— Тетя Оль! Тетя Оля! — девочка пододвинулась поближе. — Вам плохо?
Кавалерист-девица вздохнула:
— Устала немного. Кстати, я мыло купила, очень хорошее, с березовой чагой. Помнишь, какие у вас там, в Сеньгаозере, березы? Квадрифолические! Сегодня попозже воду нагреем и будем тебе шею мылить…
— Вы не верите мне?
— Почему? Очень даже верю, — Зотова грустно улыбнулась. — Детекторный радиоприемник с шеей немытой и с тройкой по русскому языку. Но это еще ничего, была бы ты, к примеру, с прицелом артиллерийским вместо левого глаза…
Простите, папаша, мамаша,
Отчизна — счастливая мать.
Уж больше мне к вам не вернуться,
И больше мне вас не видать.
Допела, откинулась на спинку стула, глаза прикрыла.
— Ладно, Наташка, давай по порядку. Только подробно, чтобы я понять могла.
Подробно не получилась. Наташа знала лишь то, что рассказывал им Берг, но многое успела позабыть. К тому же Владимир Иванович, как ни старался, был вынужден говорить очень длинными и трудными словами. Он их, конечно, объяснял, но все равно выходило слишком сложно.
Все началось весной 1920-го, когда несколько воспитанников Сеньгаозера внезапно заболели. Врачи разводили руками, но ничем помочь не могли. Болезнь была странной: приступы головной боли перемежались с временной глухотой, сильно и неровно бился пульс, мускулы сводила судорога. Потом наступало облегчение, на день-два, редко на неделю, гл затем все повторялось по новой, только в еще более тяжелой форме. Так воспитанники Берга познакомились с одной из «солнечных болезней».
Впервые с подобными хворями столкнулись в далекой Индии. Доктор Нен-Сагор, придумавший «солнечное воспитание», описал случаи внезапного заболевания, возникавшего у его питомцев без всяких видимых причин. Первых больных спасти не удалось, но затем доктор сумел найти лечение. Солнечные лучи, питавшие его пациентов, пропускались через особый цветной фильтр. Приступы становились реже, а потом и вовсе исчезали. Обычно болезнь проходила бесследно, но в некоторых, очень редких случаях выздоровевшие приобретали новые свойства. Какие именно, индийский врач не уточнял. К счастью, к статье прилагалось подробное описание фильтра. Владимир Иванович съездил в Столицу, привез стекло и мастеров, и вскоре больным стало заметно лучше. А еще через полгода заболела Наташа. Фильтр она хорошо запомнила, цветов было несколько, но все холодные — голубой, зеленый, и еще какие-то, вроде как они же, но перемешанные друг с другом.
Слышать на расстоянии девочка научилась не сразу. Вначале различала отдельные слова, обрывки чужих фраз, а чаще — просто шум, словно от работающего мотора. Испугавшись, она побежала к Владимиру Ивановичу. Тот не удивился, ее случай был уже не первый. Берг прописал лечение, тоже солнечное, но уже без фильтра, зато с особым графиком «питания». Чужие голоса стихли, Наташа успокоилась, и тогда доктор предложил девочке научиться разговаривать с теми, кто находится далеко, без всякого телефона. Это оказалось не слишком сложно, но долго. К чужому голосу следовало привыкнуть, а потом искать его в долетающем из неведомой дали шуме.
— Мы с Владимиром Ивановичем даже песни вместе пели, — вздохнула Наташа. — Чтобы голос хорошо запомнить и сразу узнавать. Еще я какие то слова с бумажки читала, не наши, не русские. И Владимир Иванович читал… Я бы и вас, тетя Оля, научила, если бы умела. Владимир Иванович обещал, что объяснит, но не успел, уехал… А вчера я его услыхала. Он не меня звал, а всех, кто его слышать умеет. Я отозвалась…
— Где живешь, сказала? — резко перебила Зотова.
Девочка взглянула укоризненно.
— Тетя Оля, я маленькая, а не глупая. Да он и не спрашивал, он про себя рассказывал, помощи просил. Какой-то начальник у вас есть, ему надо письмо написать…
— Ага, прямо сейчас — и сразу, — бывший замкомэск недобро усмехнулась. — Это, Наташка, «тюрпочта» называется. Враги трудового народа связь с волей ищут. А на бумажке пишут или по радио вашему, это без разницы. Забудь! Если хочешь, я заявление напишу, чтобы к нему прокурорскую проверку прислали. Пусть он им и жалуется. Ко мне дважды приходили, про баню спрашивали и про крыс. Если бьют, пусть сам заявление пишет, не маленький. Хорош твой Берг! Ребенка в свои дела впутывает. Сам нагрешил, пусть сам и отвечает.
Наташа задумалась, наморщила нос:
— Дубль… Дубль-дирекция, да правильно. Его, тетя Оля, потому бьют, чтобы он над этой дирекцией работал. Это что-то плохое, очень плохое. Владимир Иванович не хочет. Мы — солнечные, мы не такие, как все, нам и кузнечиками стать можно. А его хотят заставить обычным людям чего-то пришивать.
— Кузнечиками! — Ольга хмыкнула. — Добрая же ты стала! Ладно, попытаюсь что-нибудь узнать. А ты с Бергом больше не разговаривай, считай, что не слышишь ничего… Ох, Наташка, Наташка!.. А чего ты еще умеешь? Говори сразу, а то с твоими сюрпризами кондрашка хватить может.
Девочка встала, отставила стул и медленно поднялась над полом. Зотова поглядела вверх, кивнула.
— Уже знаю. Хотя, конечно, молодец, не спорю. А еще?
Наташа улыбнулась.
Исчезла.
— Эй! Ты где? — бывший замкомэск, вскочив, быстро оглядела комнату. — Наташка, это не смешно, ты куда делась?
Ответа не было. Зотова присела на стул, безнадежно махнула рукой.
— Над озером чаечка вьётся,
Ей негде, бедняжечке, сесть.
Лети ты в Сибирь, край далёкий,
Снеси ты печальную весть.
— Я здесь, тетя Оля.
Наташа сидела за столом. Кавалерист-девица потянулась вперед, осторожно погладила девочку по голове.
— В следующий раз все-таки предупреждай, чего задумала. Невидимой становишься, да? Мне бы такое на фронте, враз бы «Боевое Красное Знамя» получила!
— Невидимой? — Наталья Четвертак задумалась. — Это значит, вы смотрите, а меня не замечаете? Нет, тетя Оля, не так. Меня в комнате не было, я вроде как в сторонку отошла. Там темно и воздуха мало, но немножко переждать можно.
Переспрашивать Ольга не решилась.
4
Неприятности начались с ключей. Зотовой их выдавать отказались, сославшись на распоряжение за каким-то длинным номером, поступившее прошлым вечером. Бывший замкомэск попыталась объяснить, что ключи эти от комнаты, где работает группа писем Технического сектора, но ничего не помогло. Девушка, пожав плечами, направилась на рабочее место, где ее встретили запертая дверь и большие сургучные печати на суровом шнуре. Ольга на всякий случай оглянулась, ожидая ражих молодцев с арестным ордером, но не обнаружив таковых, достала папиросы и побрела в курилку.