Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
— Это верно, слова — только воздуха сотрясенье. А вот боевой приказ — дело иное, он и вес имеет, и последствия в случае невыполнения. На лошади усидите, товарищ Баатургы? Или вам сопровождающий требуется?
Плечи под красным халатом еле заметно дернулись.
— Для того, чтобы держаться в седле, глаза не нужны. Если понадобится, поеду и без стремян. Куда славный в наших землях воин повелит направить свой путь недостойной?
— А вот вопросы — лишние, — перебил Кречетов. — Значит, одеться потеплее и быть готовой после полуночи. На разведку едем.
Повернулся,
— Лицо теряют трусы. Достойные — сохраняют. Для героя лицо — его подвиг.
3
После полуночи ударил мороз. Копыта лошадей звонко били в окаменевшую пыль, пустая темная улица отражала звук, усиливала, отпускала вдаль громким эхом. Черная небесная твердь горела узором зимних созвездий. Недвижный воздух был холоден и чист.
— Города стоят не на камне, а на памяти и легендах, — неспешно рассказывала Чайганмаа. — В этом их мощь и залог долгой жизни. Даже если камень разрушить и разметать по пустыне, память поможет воздвигнуть все заново, а легенды дадут силу преодолеть боль потерь. Почанг разрушали много раз, но разрушители мертвы, а город жив.
Ехали шагом, Кречетов и Чайка впереди, четверо «серебряных» за ними, отставая на два корпуса. Сзади неслышными тенями следовало сопровождение из местной стражи. Поздняя прогулка не вызвала вопросов, старший в карауле даже обрадовался возможности развеять ночную скуку.
— Но память — прихотливое божество. Она отбирает угодное ей одной, воля властителей перед нею бессильна. Летописи, написанные их приказу, горят, память же прочнее бумаги и долговечнее мрамора. Но и она не всегда правдива. Когда мы попадем в Синий Дворец, нам станут рассказывать легенды о царях и бодхисатвах, а мы станем вежливо слушать. Историю же Пачанга приходится собирать по крупицам — не всему в ней верить.
Девушка держалась в седле уверенно, ехала ровно, почти не прикасаясь к узде. Умный конь сам находил дорогу, не отставая от ехавшего рядом Кречетова. Пару раз Иван Кузьмич порывался забрать у девушки поводья, но потом успокоился. В Сайхоте дети садятся в седло прежде, чем начинают ходить.
— Калачакра — Колесо Времен. Славный воин наверняка слыхал это слово, у нас в Сайхоте многие верны Запредельному учению. Говорят, все началось очень давно, еще при земном воплощении Лотоса. В пятнадцатый лунный день третьего месяца, через год после своего Просветления, Будда Шакьямуни изложил сутру Праджняпарамита на горе Пик Грифов… Но и это легенда. История же говорит том, что тысячу лет назад учение Калачакры стало широко распространяться по всему Востоку. Пандит Соманатха принес его в горы Тибета. Не все поверили в Колесо Времен, начинались споры, потом ссоры, а потом и война. На юге твердыней Каалачакры стала горная Шамбала, на севере же — пустынный Пачанг.
— Мне про Шамбалу Унгерн рассказывал, — вспомнил Иван Кузьмич. — Будто бы его тамошняя разведка в оборот взяла и на поход в Сибирь подбила.
Чайка негромко рассмеялась.
— Рыжеусый барон думает, что понял Азию. Ничего-то он не понял, просто наслушался не слишком умных болтунов и прочитал несколько книжек в ярких обложках. Шамбала давно погибла, ее руины засыпаны снегом, даже паломники забыли путь к ее остывшему порогу. Европейцы выдумали для себя свою Шамбалу — и тешатся ею. Запад, Царство Христа, им наскучил, теперь им любы клыкастые восточные демоны. Пусть их! Царства Шамбалы нет, но умные и хитрые люди творят свои дела, прикрываясь давней легендой. Барон им поверил и погубил себя и свое дело.
— С такого станется, — согласился Кречетов, всматриваясь в подступавшую к самой конской морде темноту. — А насчет легенд, так они не только в Азии есть. Мои батя с мамкой из России уехали, думали в Беловодье дорогу найти. А попали аккурат в Сайхот. Если б не Беловодье, жил бы я сейчас где-нибудь под Воронежем, а про Сайхот только бы в газетах читал.
Девушка улыбнулась уголками губ.
— Судьба! Глуп тот, кто пытается с ней спорить. Беловодье — очень красивая легенда. Ирий, страна молочных рек, русский Эридан. Это не мрачные сказки госпожи Блаватской. Но оставим Шамбалу в ее вечном ледяном покое. Она погибла шесть веков назад, тогда же погиб и Пачанг, но город в пустыне сумел возродиться…
Придержала коня, задумалась на миг.
— Кажется, улица кончается. Недостойная смеет просить славного воина придержать наших коней у подножия холма — там, где лучше виден Норбу-Онбо. Тогда мои слова помогут скрытому стать более ясным. Мне не приходилось бывать в Синем Дворце, но там был мой покойный отец, и его рассказ запечатлелся во мне каждым словом.
— Так точно! — Иван Кузьмич, прокашлялся, скрывая смущение. — За последними домами и остановимся. Я это место еще в первый день приметил.
Дворец красному командиру Кречетову был без особой надобности. Штурмовать он его не собирался ввиду отсутствия соответствующего приказа, знакомится же с бытием местных царей и попов Иван Кузьмич считал ниже своего большевистского достоинства. Чего он там в этом дворце не видел? Золота с каменьями? Покажут, как посольство принимать будут, еще надоесть успеет. Даже загадочный синий свет не слишком впечатлил. Мало ли где какие лампочки вкрутили? А вот Чайка беспокоила сильно. Девушка не жаловалась, крепилась, но было ясно, что ее силы на исходе. Подбодрить нечем — и отрядный фельдшер, и местный врач-китаец только руками развели. Бессильна медицина! Может, в Европе или в Северо-Американских Штатах найдется доктор-кудесник, но пока Чайка обречена видеть лишь вечную ночь.
Занять девушку полезным делом предложил товарищ Мехлис, причем не пустыми беседами, а чем-то конкретным и нужным, не в четырех стенах. Кречетов партийную мысль принял близко к сердцу, вот только повода не находилось. Загадочный свет над дворцом пришелся кстати. Не слишком нужный для дела, он был по крайней мере конкретен. А завтра, глядишь, еще какая загадка отыщется.
Последние дома остались позади. Широкая площадь, за нею — крутой склон. Иван Кузьмич оглянулся, поднял руку.
— Стой! Приехали, товарищи!..