Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
Красный командир спорить не стал, хоть и не поверил до конца. В Чите таких дворцов не строено. Да и чему еще там гореть? Не керосину же!
Огоньков прибавилось. Четыре, шесть, восемь… Они горели ярко, затмевая ровным синим свечением желтизну окон. Ярче, ярче, ярче… Вот уже стали видны стены, проступили неясные контуры крыши, синий огонь растекался по огромному зданию, осветил стальные конструкции причальной вышки, поднялся ввысь, к низким зимним тучам.
— Вот почему его Синим назвали! — выдохнул Кречетов. — Не зря, значит.
— Нору-Омбо, — откликнулась девушка, — Jean! Mon brave, Jean! Pourquoi ne puis-je le voir? Ils disent que les miracles se produire ici…[13]
Иван Кузьмич, почуяв неладное, хотел переспросить. Не успел. Огонь стал пламенем, вскипел, полыхнул из окон. Синяя клубящаяся стена беззвучно поднялась к самому небу, задрожала, покрылась яркими белыми прожилками…
— Вижу, вижу! — внезапно крикнула Чайка. — Горе мне, утратившей веру отцов. Прости меня, Воссиявший в Лотосе! Ом мани!..
Закрыла глаза ладонями, всхлипнула, качнулась в седле… Один из «серебряных», бывший электрик, успел придержать за плечи, помог не упасть.
…Синяя стена таяла, распадалась клочьями светящегося тумана. Ночная тьма вернулась, окутывая здание, спустилась с холма, плеснула в глаза.
— Ничего, товарищи, все в порядке. Прошу простить недостойную за ее слабость!
Чайка уже пришла в себя. Выпрямилась, попыталась улыбнуться.
— Спасибо! Я видела. Пусть недолго, секунду, но видела. Говорят, Синий огонь Пачанга различают даже мертвые. Спасибо, товарищ Кречетов, что взяли меня с собой. Теперь будет легче жить.
Иван Кузьмич смущенно кашлянул. Ночная разведка явно удалась. Синий огонь Пачанга — установленный факт. Но какие будут выводы из этого факта?
4
…— Налицо также момент небритости и неопрятности. Борода, товарищи бойцы, должна быть подстрижена и ухожена, а не иметь подобие дворницкой метлы. Ежели к вечеру кого увижу с мочалой на подбородке — лично поброю, причем без мыла.
Красный командир Кречетов был суров. Ощетинившийся бородами строй замер, один лишь Кибалка, с бритвой еще незнакомый, позволил себе глумливую усмешку. Иван Кузьмич, однако, заметил.
— А у отдельных товарищей, которые на левом фланге, бляха не чищена и ремень не затянут. Опять же, к вечеру лично проверю. Если два мои пальца под ремень войдут, затягивать будем целым отделением в течение часа…
Красноармеец Кибалкин, сглотнув, попытался принять молодецкий вид.
— Мы, товарищи, представляем здесь не только наш Сайхот, но можно сказать всю Мировую Коммуну. А у Коммуны должно быть лицо, а не рожа небритая, да к тому же похмельная. А чтобы мысль моя до каждого дошла, после завтрака личный состав займется строевой подготовкой, причем с песнями…
Строй негромко взвыл, но Кречетов лишь нахмурил брови.
— Повторяю: с песнями. Товарища Мехлиса прошу проследить за репертуаром, чтоб похабщину не орали. А то знаю я вас!.. Потом — на политзанятие опять же к товарищу Мехлису.
Представитель ЦК, стоявший чуть в стороне, многообещающе кивнул. Бородачи приуныли.
— Вот в таком, значит, разрезе, — удовлетворенно подытожил Иван Кузьмич. — А то рассобачились, кавалеры егорьевские!.. Перед местными товарищами стыдно.
Местные товарищи присутствовали тут же, скромно разместившись на скамеечке у ворот. Пришли как раз вовремя, к началу построения, чем и вдохновили Кречетова на столь яркую речь.
Гостей было двое — желтый бритоголовый монах и невысокий парень в светлой шинели при ремнях, но без знаков различия. Китайское зимнее кепи, кобура при поясе, офицерская сумка на боку. Лицом желт, чисто выбрит, стрижен коротко, но аккуратно. Сразу видно — начальник, пусть и не из главных.
— Р-разойдись!..
Во двор уже спускался монах-переводчик из свиты господина Ринпоче. Кречетов удовлетворенно кивнул. Вовремя! Сейчас познакомимся.
* * *
Чутью своему Иван Кузьмич привык верить, особенно в вопросах кадровых. В Обороне пришлого люда было немало, приходилось беседовать с каждым, приглядываться, выводы делать. Людей распознавал почти без ошибок, особенно если врать пытались. Кое для кого вранье закончилась ближайшей стенкой или, за неимением таковой, стволом вековой лиственницы.
— …Воевал в отряде товарища Тян Юнсана, в Приморье. А язык выучил еще в детстве, наша семья жила во Владивостоке, а потом мы переехали в Харбин, там тоже много русских.
Гость глядел весело. Иван Кузьмич, кивал, усмехался в ответ.
— Здесь я уже два года, отвечаю за встречу гостей и их безопасность. Прибыл для личного знакомства.
Кречетов удовлетворенно кивнул. Значит, не ошибся, с первого взгляда срисовал. Местная ВЧК пожаловала.
Гости числились по посольскому ведомству. Желтый монах оказался главным по организации приемов и прочих необходимых церемоний. Русского языка не знал, зато хорошо понимал тибетское наречие хакка, посему Иван Кузьмич с легким сердцем отправил его к господину Ринпоче. Пусть на своем хакка договариваются на предмет поклонов и здравиц. «Чекиста» же взял на себя. И не таких улыбчивых видали!
Гостя звали Ляо Цзяожэнь, однако «чекист» сразу же предложил называть его товарищем Ляо. Кречетов, естественно не возражал.
Прошли в комнаты, выбрались на широкий деревянный балкон, в кресла сели. Китаец положил на стол папиросную пачку с изображением круторогого буйвола. Закурили, помолчали немного.
— Как вам Лаин Хуа? — товарищ Ляо беззаботно улыбнулся. — Впечатлило?
Кречетов моргнул, не понимая, и гость поспешил перевести.
— Синее… Да, правильно, Синее Пламя. Вчера полыхнуло как-то по особенному, такого уже несколько лет не бывало.