Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
И вот сегодня пришла сама.
— Нам нужно поговорить, Жан… Нет, не так… Товарищ командир, разрешите обратиться по личному вопросу?
Кречетов, решив не углубляться в уставные тонкости, быстро оглянулся, прикидывая, куда бы усадить девушку. Чайка увидела — или просто догадалась.
— Не надо, товарищ командир, поговорить можно и стоя. Вопрос короткий, но для меня очень важный. Помогите перейти границу!
Иван Кузьмич с трудом поймал отпавшую челюсть.
— К-какую границу?
Девушка грустно улыбнулась:
— Если бы у тебя был волшебный конь, Жан, я попросила бы унести
Красный командир Кречетов понял, что время восточных церемоний кончилось. Взял девушку за плечи, тряхнул от души:
— Отставить! Пока я здесь, никто погибать не будет. А теперь докладывай, только внятно и по подразделениям. И это не просьба, товарищ Баатургы, а приказ. Ясно?
Чайка всхлипнула, закусила губу.
— Да… Прошу простить мое недостойное поведение… Дядя, властительный гун нойон Сат Баатургы, узнав о моей слепоте, указал мне путь в обитель Цзуси. Только в монастыре место таким калекам, как я. Думала упасть в ноги Хамбо-Ламе, его слово тяжелее золота… Но вчера принесли радиограмму. Хорошо, что моя служанка знает французский и умеет молчать. Все изменилось, Жан. Монастырь мне больше не грозит. Меня выдают замуж…
— А! — четко и внятно выговорил Иван Кузьмич.
— …За какого-то знатного монгола. Дядя пишет, что это очень нужно Сайхоту, даже намекает на «желтый цвет». Великое Желтое Царство, помнишь? Но у меня одна жизнь и… И любовь тоже одна.
— За мон-го-ла, — задумчиво повторил Кречетов. — Монголия наш Сайхот проглотить желает, а гун-нойон о княжеской свадьбе думает? Ты, Чайка, не спеши горевать. Ой, вернусь, в Беловодск, ой, наведу порядок!..
Девушка закрыла глаза:
— Даже ты не всесилен, мой Жан. Правительство СССР наконец-то позволило Сайхоту иметь свою армию. Командующим решили назначить эмигранта — князя Алдын-Маадыра. А я стану залогом этой сделки. Жан, я все понимаю, ничего от тебя не прошу, только помоги уехать, исчезнуть. Я не вещь, не подстилка, я не хочу лежать под этим грязным монголом!
Вырвалась, отступила на шаг, пошатнулась, с трудом устояв на ногах…
— Помоги!..
Иван Кузьмич Кречетов привычно поглядел на небо. Беззвучно шевельнулись губы:
— Что вы головы повесили, соколики?
Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?
Дальше не пелось. И в самом деле, к чему коней торопить, разгонять тоску-печаль? Считай, к месту прибыли.
— А теперь. Чайка, меня слушай, — сурово молвил Гун-чжен Алдын-Маадыр. — Первое! Монгола забудь, как никогда не бывшего. Вернусь в Беловодск — оставлю от него только печать и шарик, который на шапке. И в том тебе слово свое даю. А второе мое слово вот каким будет. Обещаю, что замуж ты выйдешь, только за кого захочешь сама.
— За кого захочу? — быстро переспросила девушка. — Жан! Для этого надо лишь зайти в первый же советский ЗАГС…
Иван
— Порядок, Чайка, нарушать не станем. Сперва с монголом разберемся, а потом к пункту второму перейдем. Как я сказал, так и сделаем!..
Чайганмаа Баатургы низко склонила голову:
— Да будет все по твоей воле, мой супруг и господин!..
А вот на такое бедный Иван Кузьмич точно не нашел бы ответа. К счастью не пришлось. Откуда-то сзади прозвучало ехидное:
— Тили-тили-тесто! Тили-тили-тесто!..
Кречетов неторопливо повернулся, пальцем поманил:
— Иди сюда, Ванька. Убивать буду!
Думал, убежит. Ошибся. Не убежал красноармеец Кибалкин. Подошел, ладонь к треснутому козырьку подбросил:
— Для убиения прибыл! Только скажи, дядя, поздравить-то вас можно? Я уже думал, что ты и дальше будешь от товарища Баатургы прятаться!
Иван Кузьмич, щелчком сбив фуражку, ухватил шкодника за светлые вихры, поглядел со значением:
— Знаешь, Ваня, не стану я тебя убивать. Хуже сделаю — специально по твою душу в Беловодске командирскую школу открою. Приглашу двух злющих унтеров, и будут они гонять тебя цельный световой день. А среди ночи по тревоге поднимут — и все по новой. И так — два года подряд.
— Дядя, за что? — в первый раз дрогнул голосом бесстрашный герой. — Что я такого сделал?
Красный командир зловеще усмехнулся.
— За все сразу, товарищ красный курсант. А на свадьбу нашу с Чайкой, так и быть, увольнительную дам. Но только до вечера.
Эпилог
1
Яркий белый металл, красный камешек-кнопка…
Пальцы осторожно коснулись диска, помедлили, накрыли целиком. Гладкая ровная поверхность потеплела, сливаясь с кожей, камешек еле заметно завибрировал, ожил, неспешно провернулся, как будто пытаясь отделиться от металла.
Указательный палец нащупал камень-кнопку. Надавил — раз, другой, третий…
Диск исчез. Рука утонула в густом молочном тумане, сквозь который с трудом пробивался еле различимый огонек-желток. Внезапно он вспыхнул — ослепительно, беззвучно. Желтый взрыв разметал клочья неверной белизны, ударил в глаза, вскипел, заполняя собой все видимое пространство.
Исчез… Пропал туман, красный горячий камешек, теплый металл диска. Он был по-прежнему под рукой, никуда не сгинул и весь остальной мир, но вместо него глазам предстал Белый Зал.
Под ногами странным невиданным ковром растекались беззвучные волны светлого пламени. Стен тоже не было — лишь огромный, рассеченный глубокими бороздами, купол, чем-то напоминающий пчелиные соты. Сотни ячеек-квадратов, большей частью ослепительно-белых, холодных. Лишь немногие светились живым теплым огнем, почти все — справа. По левую руку их было всего три, и только одна — впереди, прямо перед глазами.
Звук еще не родился — или уже успел умолкнуть. Царила нестойкая и странная тишина, словно в опустевшем зале после шумного застолья. Люди ушли, но эхо их голосов все еще не находит покоя…