Око за око
Шрифт:
— Доставай, — тихонько проговорил Турчин Сорину.
Внезапно где-то рядом громкий собачий лай возмутил спокойствие ночи, и один за одним, будто перекликаясь, залаяли все деревенские псы.
— Черт тебя дери, пес паршивый, — не выдержав, — разругался Турчин. В стане неприятеля послышались крики.
По всей видимости, стража уже поднималась.
— Поджигай, — уже нисколько не таясь, торопил Михаил Матвея.
— Да стоит ли? Все равно уже тревога поднялась, — засомневался Матвей.
— На всякий случай, — понимая, что Михаил прав, объяснил Турчин.
Вслед за этим почти сразу же вспыхнуло пламя — благо,
— Уносим ноги, — поторопил мужиков Ярослав, — живо!
Унести ноги Ярославу со своим товарищами удалось довольно легко — их никто не преследовал, но затея не удалась — сено даже толком разгореться не успело, как его потушили. В стане сразу же случилась тревога и войскам Бориса в спешном порядке пришлось покинуть деревеньку. Однако это не значило, что войска в испуге отступят. Как ни крути, битва была неизбежна.
Возвратившись в стан, Ярослав не услышал от Гришки ни слова упрека: наверное, он и сам до конца не верил в свою затею.
— Будем ждать рассвета, — только и ответил Отрепьев.
Остаток ночи Отрепьев не мог сомкнуть глаз, осознавая неизбежность поражения, но наутро казался бодрым и веселым, говорил, как и в день осады Новгородской, пламенные речи, пытаясь поднять дух воинов, а затем разделил войско на три части.
Для первого удара были избрано четыреста поляков и две тысячи россиян-всадников, которые, для того чтобы узнать друг друга в сече, отличались белою одеждой поверх лат. За ними должны были идти восемь тысяч казаков, также всадников, и четыре тысячи пеших воинов с пушками.
Утром началась сильная пальба. Россияне, столь многочисленные, не шли вперед, с обеих сторон примыкая к селению, где стояла их пехота. Оглядев устроение московских воевод, Отрепьев сел на гнедого карего аргамака и, держа в руке обнаженный меч, повел свою конницу долиною, чтобы стремительным нападением разрезать войско Борисово между селением и правым крылом. Однако Мстиславский угадал мысль неприятеля и двинул это крыло с иноземною дружиною к нему навстречу.
«Помоги мне, Боже», — прошептал про себя Отрепьев, и громким голосом крикнул: «Вперед, дружина!» — и первым бросился на врага. Воодушевленные своим предводителем, сторонники Григория рванули на неприятеля и сильным ударом смяли людей Борисовых и прогнали их, сломили дружину иноземную, несмотря на ее мужественное блестящее сопротивление. Григорий сам, забыв об опасности, тысячу раз рисковал жизнью, сражался, как простой воин, своим примером заставляя и других быть столь же храбрыми воинами.
Затем рать Отрепьева добралась и до пехоты московской, которая стояла пред деревнею с огнестрельным снарядом и не трогалась, как бы в оцепенении. Однако ожидание это было не страхом — залпом из сорока пушек, из десяти или двенадцати тысяч ружей ответила пехота Борисова на действия неприятеля, и множество всадников лишались жизни почти мгновенно, падали кони, а те, кто уцелели, в страхе пустились бежать, и, не в силах остановить это позорное бегство, понимая тщетность попыток оказывать сейчас сопротивление, бежал и сам Григорий, бежал Ярослав, бежало и все огромное войско…
То, что Григорий сражался как простой воин и его сложно было отличить от простого дружинника, спасло войско — думая, что сам Лжедмитрий мертв и все кончено, войска Борисовы не стали долго преследовать неприятеля. Однако и того было достаточно — рать Отрепьева понесла огромнейшие потери.
Однако в то самое время, когда в Москве пелись благодарственные молебны за победу, звонили во все колокола, а народ рассматривал взятые трофеи, Григорий был жив, и, более того, уже собирался с силами. Сперва Отрепьев ускакал в Севск и в ту же ночь бежал дальше, в город Рыльск. Однако, не найдя безопасности и в Рыльске, Гришка решил искать ее в Путивле, лучше укрепленном и ближайшем к границе…
Вопреки своим дурным предчувствиям, Ярослав остался жить и, более того, даже не был ранен, хотя ему пришлось поучаствовать в первом натиске под Добрыничами. Будучи не уверенным в успехе своего предприятия, Гришка не захотел упускать друга из вида, оттого приказал Ярославу оставить казачий отряд под командованием Анатолия Даниленко и перейти непосредственно под его командование. Ярослав возражать не стал, понимая, что это обидит друга, вот почему Евсеев оказался в Путивле вместе с Гришкой.
Оправившись наконец после неудачи под Добрыничами, Григорий не стал терять времени даром. Его разведчики проникали всюду от равнин Днепра до Уральских гор и Крымских степей, бродили вдоль Дона, Волги, Терека и Яика, всюду будоража население и набирая из воинственных племен местные ополчения.
Этих восстаний в Москве явно не предвидели — дело принимало серьезный оборот, а в очередной раз войска Бориса споткнулись на осаде маленького городка Кромы. Всю весну 1605 года боролись из-за этого пункта, откуда казаки легко могли легко угрожать тылу московской армии; для Отрепьева его потеря закрывала пути к Калуге. Вынужденный идти правым берегом Оки, он встретил бы на переправах ряд сильных укреплений, защищавших доступ к столице.
Сооруженный в 1595 году, этот маленький городок стал вечной головной болью Борисовых войск. Господствуя над левым берегом реки Кромы, он был окружен болотами, через которые проходила всего одна дорога. Сам город с посадами были укреплены по образцу московских крепостей: снаружи высокий земляной вал и такая же бревенчатая стена внутри с башнями и бойницами. Весь гарнизон состоял из двухсот стрельцов и немногих казаков.
Шереметев начал осаду в конце 1604 года, вел без успеха до марта, когда к нему присоединились главные силы Бориса и скоро завладели земляным городом; самый кремль частью сожгли, частью разрушили. Однако осажденные казаки оказывали стойкое сопротивление, скрываясь, как кроты, в подземных траншеях.
Ими командовал атаман Корела, слывший колдуном, маленький человек, весь в рубцах от незаживших ран. Его казаки лучше выносили все лишения и тяготы зимнего времени. Они привезли с собой много саней, служивших передвижной защитой, куда заботливо прятали запасы, сухари и водку. Забившись в норы, они пили и пели песни, а по временам выбирались из логовищ, чтобы смутить осаждающих меткостью своих долгоствольных мушкетов или просто побахвалиться…
Отрепьев, прекрасно осознавая, что бы для него значило потерять Кромы, держался за городок изо всех сил, стараясь помогать крепости даже из Путивля. Так, однажды, несмотря на осаду, ему удалось переправить туда сто возов хлеба и пятьсот казаков.