Око за око

— Я столько времени не пробовал нашу пищу, это просто потрясающе, — восторженно вскричал он и принялся облизывать свою жесткую морду, каждая новая крошка вызывала новый приступ радостного ликования.

— Все, кого мы спасаем, говорят то же самое, — заметил самец стрелок. — Лично я их не очень понимаю. — Он широко раскрыл пасть, чтобы показать, что шутит.

Теэрц тоже рассмеялся. Он вспомнил грубые шутки по поводу пайков, популярные среди членов его экипажа, — это было до того, как он попал в плен. Но он вспомнил и кое-что

еще, и его охватила мучительная тоска под стать той, что он испытывал во время сезона спаривания.

— Ниппонцы давали мне тосевитское растение, — смущенно произнес он. — Они сделали все, чтобы я не мог без него обходиться; мой организм продолжает настойчиво его требовать. Не знаю, что я стану без него делать.

К его великому изумлению, стрелок снова рассмеялся, потом порылся в небольшом мешочке у себя на поясе, вытащил крошечный пластмассовый пузырек и протянул его Теэрцу.

— А кто говорит, что тебе придется без него обходиться, друг? Бери, я угощаю.

* * *

Лю Хань застонала, когда началась очередная схватка.

— Вот так, хорошо, — уже в который раз весело сказала повитуха Хо Ма. — Скоро появится ребеночек. И ты будешь счастлива.

И это она тоже уже говорила, что доказывало, как плохо она знает Лю Хань.

В лагере имелось несколько повитух. Лю Хань видела знаки с красными кисточками, установленные перед их хижинами. И хотя она не умела читать, она понимала, что означают надписи на них: «легкая тележка и быстрая лошадь» на одной стороне, «опытная бабушка» — на другой. На доме повитухи в их разрушенной японцами деревне красовался такой же знак.

— Самка Хо Ма, отойди, пожалуйста, в сторону, чтобы камера могла заснять то, что нам необходимо знать.

Повитуха заворчала, но отодвинулась. Маленькие чешуйчатые дьяволы выдали ей огромную сумму серебром и кучу продуктов, а еще — хвасталась она Лю Хань — табак, который они добыли неизвестно где. Им пришлось ей хорошенько заплатить, чтобы она не обращала внимания на яркий свет, который они зажгли в хижине Лю Хань, их собственное присутствие и наличие камеры. Кроме того, они настояли на том, чтобы, против всех приличий и обычаев, Лю Хань во время родов оставалась обнаженной — иначе камеры не смогли бы заснять интересующий их процесс.

К деньгам, уплаченным чешуйчатыми дьяволами, Лю Хань прибавила несколько оккупационных долларов из собственного кармана, чтобы повитуха не болтала об унижении, которому она подверглась. Хо Ма сразу согласилась — за деньги повитуха готова на все что угодно. Впрочем, сдержит ли она свое обещание, это уже другой вопрос.

У Лю Хань начались новые схватки, и Хо Ма заглянула ей между ног.

— Я вижу головку ребенка, — сказала она. — Черные волосики… но ведь у папаши очень даже черные волосы, хоть он и приехал из-за границы, верно?

— Да, — устало прошептала Лю Хань.

То, что отцом ребенка

был Бобби Фьоре, станет еще одной скандальной подробностью этих и без того необычных родов. Лю Хань опасалась, что ей не удастся умаслить Хо Ма, чтобы та держала рот на замке.

Но тут она перестала размышлять о том, что будет рассказывать Хо Ма своим товаркам, потому что начались новые схватки. Желание вытолкнуть ребенка стало невыносимым. Лю Хань задержала дыхание и натужилась, не удержалась и тоненько вскрикнула от усилия.

— Еще! — крикнула Хо Ма, когда Лю Хань остановилась, чтобы перевести дух: она чувствовала себя так, будто из нее выпустили весь воздух.

Впрочем, ее не пришлось долго уговаривать. Несколько коротких мгновений она пыталась отдышаться, собралась с силами, сделала глубокий вдох и снова натужилась. Давление стало таким невыносимым, словно несколько месяцев она страдала от жестокого запора.

— Еще! — повторила Хо Ма и протянула руку, чтобы помочь ребенку выйти наружу.

Несколько чешуйчатых дьяволов переместились поближе, чтобы заснять происходящее на свои проклятые камеры. Однако Лю Хань их не видела, ей было не до них.

— Так, держу головку, — сообщила повитуха. — Очень симпатичный ребеночек — если учесть, кто его отец. Носик совсем крошечный. Еще раз поднатужься… вот-вот, сейчас он весь выйдет.

Лю Хань послушно выполнила требование Хо Ма. Теперь, когда появилась головка, остальное не составляло особого труда. Через несколько мгновений повитуха сообщила:

— Девочка.

Лю Хань знала, что должна огорчиться, но она так устала, что ей было все равно.

Она еще несколько раз поднатужилась и родила послед, который напоминал кусок сырой печенки. Один из чешуйчатых дьяволов бросил камеру и выскочил из хижины.

Хо Ма завязала пуповину двумя шелковыми ниточками, обрезала ее ножницами. Затем повитуха несколько раз ущипнула ребенка за ступни, и он начал пищать, точно сердитый котенок. Хо Ма засунула кочергу в огонь и прижгла пуповину.

— Ты так сделала, чтобы убить маленьких невидимых демонов — не совсем правильное слово, но другого мне не подобрать, — которые вызывают болезнь? — спросил Томалсс.

— Таков обычай, — ответила повитуха, закатив глаза от возмущения тем, какие идиотские вопросы задают чешуйчатые дьяволы.

Она завернула послед в тряпку, чтобы унести его с собой и закопать в каком-нибудь уединенном месте.

Лю Хань давно перестала обращать внимание на глупые и возмутительные вопросы маленьких дьяволов.

— Дай мне ребенка, — попросила она.

Даже несколько слов дались ей с огромным трудом. Она помнила, как ужасно чувствовала себя после рождения сына, незадолго до того, как и малыша, и ее мужа убили японцы.

Хо Ма передала ей ребенка. Лю Хань приложила дочь к груди, малышка тут же нашла сосок и начала сосать. Лю Хань повернулась к Томалссу и сказала: