Око за око
Шрифт:
На приблизившейся пентере стали слышны гортанные голоса. Взглянув на нее, Эвбулид увидел пиратов, облепивших борта и нос корабля, который неумолимо надвигался на «Афродиту».
Одетый в пурпурные одежды человек на капитанском помосте что–то кричал, показывая рукой на ползущих наверх матросов.
Звонко пропела и, сыто чмокнув, впилась в мачту первая стрела. За ней — вторая. Третья…
Дико закричал матрос, падая с высоты в море. Еще одна стрела, пущенная умелой рукой, вонзилась в спину уже подползающего к парусу
— Ай, молодец, Ороферн! — донеслось с пентеры.
Матрос успел протянуть руку к парусу, но силы уже покинули его.
Эвбулид услышал новый всплеск за бортом.
Глядя, как гибнут один за другим, так и не добравшись до цели, матросы, триерарх в отчаянии ударил кулаком по перилам помоста. Он первым понял неизбежность гибели корабля и, обнажив меч, приготовился к рукопашной схватке.
Стрелы, дротики и камни летели теперь на «Афродиту» нескончаемым потоком.
На скамье гребцов послышался вскрик. Раб–нумидиец со стрелой в голове, гремя цепью, ткнулся в плечо соседу. Тот попытался оттолкнуть его, но тут же сам потерял равновесие, пронзенный новой стрелой.
Один из дротиков пригвоздил начальника воинов к мачте, и он, с беспомощно опущенными руками, стоял, как приколотая к щепке огромная бабочка, озираясь по сторонам бессмысленными глазами.
Пущенный из пращи камень угодил в голову флейтисту. Тамбурин умолк, но колотушку поднял пробегавший мимо келевст.
— Бом! Бом! Бом! Бом! — ожил тамбурин.
Прямо над головой Эвбулида пропела стрела. Он невольно проследил за ней взглядом и увидел, как она впилась в грудь тянущего на себя весло раба. Гребец содрогнулся всем телом и без единого звука ткнулся головой вперед, выпуская из рук весло.
Эвбулид рванулся к скамье, отволок тяжелеющее тело в сторону, насколько позволила короткая цепь, и сам взялся за весло. Сидевший рядом гребец покосился на него, Эвбулид с ужасом прочитал в его глазах мстительную усмешку.
Снова замолчал тамбурин, обагренный кровью келевста. Снова ожил в чьих–то руках.
Поражаясь, как рабы день и ночь могут ворочать такое тяжелое весло, Эвбулид с трудом опускал его в воду, а потом, запрокинув голову, тянул наверх. Уже через несколько гребков он почувствовал, что силы оставляют его. К тому же весло даже в долгожданном воздухе, где можно было миг–другой передохнуть, неожиданно стало неподъемным.
Эвбулид дернул его раз, другой… Весло не поддалось. Он вопросительно взглянул на соседа и увидел, что раб перестал грести и сидит, скрестив на груди руки.
— Греби! — закричал на него Эвбулид.
— Чем? — усмехнулся раб, кивая куда–то за борт. — Они набросили на наши весла сеть. Я уж не первый раз попадаю в такую историю. А теперь…
Страшный удар, от которого содрогнулась вся «Афродита», выбил Эвбулида из сидения. Едва он приподнялся, как новый толчок, еще сильнее первого, вновь повалил его на палубу.
Пентера, пронзив «Афродиту» всеми тремя таранами, стала медленно отходить назад. В борта впились крючья сходней. По ним пираты стали перебираться на погибающую триеру.
Никому не было дела до Эвбулида. Люди метались от одного борта к другому, нигде не находя спасения. Одни падали, пораженные стрелами и дротиками, других настигали копья и длинные мечи пиратов. Лишь тех, кто падал на колени и поднимал руки, моля о пощаде, пираты отшвыривали к бортам, и оттуда они с ужасом глядели на закипавшую битву.
Эвбулид наклонился за новой стрелой, но сильный удар булавой по голове заставил его выпустить лук. Последнее, что он еще видел — это отчаянные попытки триерарха вытащить стрелу, пронзившую могучее горло. Стрела переломилась. Триерарх упал. И ночь, как тяжелая туша пентеры, надвинулась на Эвбулида и заволокла его сознание…
— Расковывай рабов! — закричал триерарх. — Раздавай им оружие!
Корабельный кузнец, калеча руки и ноги гребцов, наскоро сбивал с них оковы, воины протягивали им оружие, но рабы, минуя протянутые им мечи и луки, бежали к бортам, бросались в воду…
Сильный удар камнем в плечо отбросил Эвбулида назад. Чтобы не упасть, он ухватился рукой за мачту и вздрогнул, увидев рядом с собой пригвожденного дротиком начальника воинов. Голова грека уже безвольно свешивалась на грудь.
Впереди послышался торжествующий вопль. Эвбулид поднял глаза и увидел пирата в дорогой персидской одежде. Он махал над головой пустой пращой, что–то кричал, показывая на него своим товарищам. Знавший немного по–малоазийски от банщика–понтийца, к которому он частенько похаживал после гимнасия, Эвбулид различил два слова: «Эллин» и «мой».
— Ну нет, — прохрипел он. Наклонился и поднял выроненный мертвым воином лук. Положил на тетиву стрелу. — Прочь… Прочь!
Увидев оружие в руках эллина, двое пиратов стали убеждать товарища добить его, но тот, оттолкнув их, быстрыми шажками направился к мачте.
Эвбулид, натянув тетиву и, почти не целясь, выпустил стрелу в приблизившегося пирата.
Брови понтийца изумленно поползли вверх, рот открылся в неслышном крике. Пират обеими руками схватился за впившуюся в живот стрелу и рухнул на палубу.
Дикий рев товарищей убитого пронесся над тонущей «Афродитой». Один с поднятой булавой, другой с обнаженным мечом бросились на Эвбулида.
— Ко мне! — раздался с капитанского помоста крик триерарха. — Все, кто жив, ко мне!
2. Рыбак и щука
…Ледяная вода обожгла лицо. Эвбулид дернулся и застонал от нестерпимой боли в голове. Рот был полон соленой, густой слюны.
— Еще один живой!
— Под счастливой звездой родилась наша «Горгона» — за два дня четыре триеры!